Синее Пламя
Шрифт:
— А ты?
— И я, в общем, тоже… только мне ведь важно не просто свернуть шею двум-трем имперцам. Я считаю, надо долги платить… а за Императором должок немаленький, и за эти десять лет оброс процентами почище, чем у кейтского купца.
— Тревога! — заорал один из солдат, первый заметивший врага. А уже вскоре все могли видеть появившуюся у горизонта темную полоску.
— Проклятие! — Шенк бросил в сторону бывшего бандита взгляд, в котором таился страх, пусть даже и на самом дне. Темплар понимал, что если мингские всадники захотят атаковать — а причин этого не делать у них вроде бы и не было, — то его жалкое воинство вряд
До того момента, когда всадники, выстроившись обычным для Минга клином, пойдут в атаку, оставалось еще немало времени. Да и вряд ли они нападут сразу — вот если бы колонна медленно ползла по дороге, растянувшись чуть ли не на четверть лиги, тогда кавалерия атаковала бы без промедления, дабы не дать построить стену щитов, не дать ощетиниться копьями.
Теория гласит, что кавалерия, что легкая, что тяжелая, не способна даже в чистом поле справиться с тяжелой пехотой, обученной сражаться плотным строем, сомкнутым в единый стальной кулак. Щетина тяжелых копий, с коваными наконечниками длиной с предплечье, могла остановить даже укрытых кольчугой коней, а латник, вылетевший на полном скаку из седла, даже если ему выпадала удача не сломать себе шею, тут же попадал под удар меча или топора, так и не получая шанса подняться на ноги. А через головы копейщиков слаженно бьют арбалеты, пробивая латы.
Это все верно… когда речь идет об отменно вышколенных солдатах, привыкших чувствовать рядом надежное плечо товарища и знающих, что товарищ не отступит, не побежит, оставив без защиты твою спину. Но когда нет в поле тяжелой пехоты, когда лишь несколько сотен вчерашних крестьян, отменно умеющих обращаться с мотыгой, косой или легким охотничьим луком…
А мингская конница приближалась — и над наконечником живого тарана реяло знамя с изображением оскаленной волчьей пасти. Их было много, чудовищно много…
Баррикада из телег ощетинилась копьями. Шенк пробежал взглядом по лицам — безусые и обрамленные седой бородой, испуганные и стиснувшие зубы в решимости драться до последнего… Кто в дорогой, рассчитанной на латника из элитных войск кирасе, кто нахлобучил шлем… а кому-то досталась лишь обычная кольчуга ополченца, что не защитит толком ни от стрелы, ни от топора, ни от копья… разве что удар придется вскользь, по касательной. Щиты есть почти у всех, мечи или топоры — у каждого второго, остальные вооружены кто чем, от крестьянских кос или вил до кузнечных чеканов… последние, впрочем, отменно подходили для того, чтобы проламывать броню. Если только владельцу чекана доведется подойти к латнику на расстояние удара.
От колонны мингов отделился один из воинов, выехал вперед, нисколько не опасаясь тут же получить тяжелый арбалетный болт в грудь… демонстрируя тем то ли свою отвагу, то ли презрение к ополченцам-стрелкам — мол, те и в забор не попадут. Несколько лиц
— Эй, сброд! — заорал, надсаживаясь, всадник, словно в насмешку сняв шлем. Светлые, почти белые волосы рассыпались по плечам, столь же светлая ухоженная бородка придавала лицу странное, ироничное выражение. — Кто у вас командует? Говорить буду.
— Его зовут Регнар, — шепнул Леграну одноглазый. — А кличут Снежным Барсом… Вот же не думал, что этот ублюдок еще жив. Когда-то готов был об заклад побиться, что эту сволочь свои же прирежут.
— Правильно сделал, что не стал спорить, проиграл бы, — тихо ответил Шенк, а затем, повысив голос и надеясь, что не сорвется на фальцет, крикнул в ответ: — Я командую, Регнар. Что скажешь?
— О как! Стало быть, меня и в этой глуши знают… — осклабился седой. Затем приложил ко лбу ладонь, всмотрелся, и ухмылка стала еще шире. — Кажется, сегодня мой счастливый день. Мне знакома эта волосатая рожа. Никак сам Отек? Вот так удача! Рад, рад… А ты, длинный, небось темплар?
— И что с того? — усмехнулся Шенк, надеясь, что голос его звучит холодно и надменно.
— Разреши, я сверну ему шею, — прошипела за его спиной Синтия.
— Рыцарь Света, надо же! — снова ощерился седой. — Стало быть, так… если бросите оружие, позволю убраться восвояси. Не всем, конечно, — это одноглазое пугало останется, по нему уж давно петля плачет. Ну и алый, конечно. Остальные могут убираться хоть к демонам в зубы. Я сегодня добрый. На размышления даю половину часа.
Он рванул поводья, поворачивая жеребца — здоровенную вороную тварь, ничуть не меньше Грома. А затем вонзил чудовищу шпоры в бока и понесся к замершим вдалеке всадникам.
— Какие будут мысли? — будничным, нарочито спокойным тоном спросил Шенк.
— А что тут думать-то? — пренебрежительно отозвался Штырь, у которого только что обнаружилось имя. — Я такие веши и раньше видел. Известная тактика: люди сложат оружие, и затем всадники перебьют всех, до последнего человека. Или вы верите в благородство минга?
— Я не настолько наивен, — покачал головой Легран. — Вряд ли они нас опасаются, скорее просто не хотят терять бойцов.
— Надо драться! — почти выкрикнула Синтия, и ее тонкая рука сжала рукоятку меча, который в руках того же Штыря показался бы не более чем длинным кинжалом. Мысленно Шенк усмехнулся… в руках вампирочки смертоносным могло оказаться что угодно, хоть нож, хоть спица… Да она и сама по себе была оружием. А в своем стремлении защитить темплара она готова была пройти по трупам.
— Остынь, девочка, — прогудел Штырь. — Конечно, будем драться… так просто им баррикаду не преодолеть. Так что мы им еще крови попортим,
— Эй, командир! — раздался жизнерадостный молодой голос, и Шенк обернулся.
За его спиной стоял совсем еще молодой парнишка, годов семнадцати, не более. Темплар поморщился, как будто боль пронзила все тело. Детям не место на войне — по чьему недосмотру этот подросток попал в ополчение? Но какая теперь разница? Отсюда уйти можно только с победой… или же в лучший мир. Третьего не дано.