Синее золото(Роман)
Шрифт:
А в городе было страшно, каждый дом казался для нее тюрьмой, гробом, куда ее могут запереть и откуда уже никак не выбраться.
Жуть пробежала по спине, когда она вспомнила, как несколько месяцев тому назад, ночью, она уходила от сыщиков по длинным, бесконечно длинным и пустым улицам большого города. Она была одна, осталась одна, чтобы не выдать компаньонов. Она знала, что сыщики идут по пятам. Арест казался неминуемым, а арест в городе для нее был концом. Сразу за четыре каменных стены и стать бездушным объектом в руках этих людей, которых так ненавидишь. Из-за каменных стен уже
Сыщики играли с ней, как кошка с мышью. Она бродила по городу больше часа и никак не могла от них ускользнуть.
На одной из улиц навстречу проехал грузный и большой «черный ворон» — тюремный автомобиль. И она уже представляла себя в нем. Но он ее спас. Его огни пробудили в ней мысль. Она с нетерпением стала ждать следующего автомобиля. Даже нарочно вышла на середину улицы. Машина загудела и обдала ее снопом света. Автомобиль ослепил ее, а за ней, в каких-нибудь ста метрах, и сыщиков. Было достаточно времени, чтобы шмыгнуть в боковую улицу и тут же, за углом, плотно-плотно прижаться к впадине в стене и пропустить их вперед.
То было в городе, ее любимом городе, где она выросла и который раньше для нее был таким беспечным, нарядным и веселым, а теперь, как и все города России, стал страшным и чужим, захваченный злыми духами, воплотившимися в человеческие образы. Теперь она бродила по родному городу как лесной зверь, пробирающийся по населенному месту, чувствуя, что охотники караулят его за каждым углом.
Вне города она тоже пробиралась осторожно и с опаской. Но тут было привольнее. Почти на каждом шагу есть укромный уголок, куда можно спрятаться, где можно укрыться. А главное, нет этого ужасного ощущения непроходимости этих страшных каменных стен, из которых нет спасения. Просто запертая комната, в обыкновенном деревенском доме — это не так еще страшно, это не так безнадежно.
Она по опыту знала, что не так легко укараулить арестанта в обыкновенном деревенском доме. Два раза она уходила из-под замка. Один раз, ночью, когда кругом все уже спали, караульный, огромный детина, открыл дверь в комнату, где она была заперта. Он хотел посмотреть, что она делает. Но не успел он опомниться, как его глаза стал ужасно сильно щипать какой-то порошок.
Пока он их тер, арестованная уже была на улице и быстро скользнула вдоль забора к камышам около речки.
В другой раз она спустилась на одеяле из окна второго этажа. Самое трудное было бесшумно разбить стекло.
Здесь, в Отрадном, где она жила уже почти два месяца, ни один дом ей не был страшен. Ну куда они ее могут посадить? В дом Хилидзе или в арестантскую рядом с казармой. Правда, там решетки на окнах, но против решеток есть простое средство. А потом повезут сто верст на лошадях до железной дороги. Сколько возможностей бежать.
Но главное-то, это все ее фантазия. Ну хорошо, Шарика проследили. Им нужно уходить. Но не могли же они заметить ее связи с ними. Она все время была так осторожна. Почти никогда не оставалась ни с кем из своих наедине. Казалось, не могло возникнуть никаких подозрений.
Тане было так досадно, что дело провалилось, так не
Она медленно поднималась по холму, задумчиво подбирая ветки и отбрасывая их в сторону. Время от времени она посвистывала и ее мысли были где-то очень далеко.
Время уже шло к вечеру, и холодные тени легли на поляны и кусты.
— А я вас давно ищу, где вы были, Таня? — окликнул ее Паркер, появившись из-за поворота тропинки. Как всегда последнее время, при встрече с нею радостная улыбка озарила его спокойное лицо.
— Но что с вами, что случилось? — продолжал он уже с тревогой в голосе. — В чем дело?
— А что? Ничего не случилось. Почему вы спрашиваете?
— Неправда, я вижу. Я знаю, что что-то произошло. Я никогда не видел у вас такого лица.
— Нехорошо, Паркер, вы меня испортили. Смотрите, как я распустилась. Больше этого не будет. Так нельзя, — ответила она, грустно улыбаясь и прямо смотря в его глаза. — Больше не буду, — и она положила свою руку на рукав его толстой, рыжей в крапинку куртки.
— Но в чем же дело? Что же произошло? Таня, мне надо поговорить с вами.
— О чем, Паркер? Опять о том, Таня ли я Дикова? — задумчиво спросила она и он понял, что ее мысли где-то очень далеко.
— Нет, не о том, а о более важном для меня, а может быть, и для вас, Таня.
— Что, Паркер? — она была все еще где-то далеко, но уже поняла, о чем он хочет говорить с ней.
— Таня, хотите быть моей женой? Милая, я вас так люблю.
Он взял ее за обе руки и пристально посмотрел ей в глаза. В них он прочел ответ. Он весь окунулся в их радость и счастливый блеск. Они сверкали синим золотом и теперь он знал, что это его золото.
— Паркер, не надо… Сейчас не надо… Я не принадлежу себе.
— Вы замужем? Вы помолвлены? Я ведь ничего не знаю о вас. Решительно ничего. Даже до сих пор не уверен в вашем имени, хотя и обещал верить вам.
— Нет, я не замужем и сейчас не помолвлена, но…
— Что но? Я же вижу в ваших глазах ответ. Что же вас связывает?
— Паркер, я связана гораздо сильнее, чем замужеством или помолвкой. Милый, не нужно сейчас об этом говорить — нельзя. У меня есть обязанности, долг, который я должна исполнить до конца, как исполняли и исполняют мои друзья. Нельзя, не надо ни о чем говорить, мой дорогой… Пойдемте, сейчас нельзя. А потом… Если будет когда-нибудь потом…
Она говорила с большим сдержанным волнением, стоя рядом с ним на узкой лесной тропинке. Молодые весенние листья их закрывали со всех сторон. Она держала Паркера за руки выше кистей. Ее мизинец соскользнул с материи и коснулся его кожи. Ток пробежал в каждом из них. Он видел, как две жилки забились с обеих сторон ее уже захваченной весенним загаром шеи. Под тонкой голубой кофточкой, которая виднелась из-под расстегнутой синей кожаной куртки, он ощущал дыхание ее груди. Всем своим существом он знал, что она так же тянется к нему, как он к ней.