Синельников (сборник рассказов)
Шрифт:
Итак, Магда и с ней – трое шкафов в белых халатах: один явственно начальник, видимо, врач, с какой-то бумажкой в форме анкеты, и двое громил-санитаров – в руках палка с петлей, уже мне знакомые резиновые тросы и пневматическая пукалка для стрельбы шприцами с транквилизаторами. Без всяких объяснений, по одному только ужасу в глазах Брюн я сообразил, кто они такие и зачем пожаловали. У всех троих в глазах охотничий азарт – переговоры бессмысленны, они только и ждут какого-то сопротивления, и чем энергичнее, тем лучше, слепому видно, что ребята свое дело знают.
– Брунгильда Ветте, вам придется пойти с нами.
Их
– Майор, – сказал я машинально, обращаясь больше к самому себе, – к бою! Противник в расположении!
И тут начались вещи невероятные. Эффект от этих нехитрых слов, что я пробурчал под нос и сквозь зубы, собираясь с силами для драки, вышел совершенно феерический. Да-с, не до конца Вольф Ветте утратил связь с реальностью. Опрокинув стул, он с юношеской резвостью бросился к стене и обеими руками хлопнул по ней снизу вверх. Дубовая панель метра полтора на полметра слетела, и за ней открылся очень мило висящий на крюках шедевр «Рейнметалла» – МГ-34 с дырчатым кожухом и изумительным по красоте модернистским прикладом вишневого дерева. Рядом пристроилась коробка с зубастой, ощерившейся патронами лентой, утекавшей в затвор. Молодецки подхватив все это хозяйство, майор вновь подскочил к столу – ну чистый Рэмбо. У горилл было несколько секунд, но по дури и растерянности они это время упустили.
Дальше, как сказано опять-таки у классика, пулемет завыл и затряс весь дом. Словно в настоящем сражении, майор покрыл всю гостиную ураганным огнем. Вот это, я вам доложу – ударили фонтаны, клочья да осколки; пожирая ленту, старина МГ плясал в стариковских руках, гильзы скакали по тарелкам и залетали в рюмки; горилл как ветром сдуло, только Руди сидел будто в ложе, озираясь в полном восторге. Сочиняет рассказ для клуба, мерзавец, подумал я. С полминуты я наслаждался этим зрелищем, особенно, как стерва Магдалена полезла под стол, затем скомандовал «Прекратить стрельбу!»
Ни в кого майор, конечно, не попал. Бригада расстелилась на полу в живописных позах, и когда их главный неуверенно приподнял голову, я уже упер ему между ушей леденящую ручку столового ножа.
– Лежи, земляк, целее будешь, – ласково предложил я и затем продолжил. – Ребята, не знаю, сколько вам платят, но умирать за эти деньги все равно не стоит. Здесь, как видите, все здоровы и в ваших услугах не нуждаются. А завтра мы сами приедем в клинику и засвидетельствуем свое почтение доктору Шлиеркампу. Впрочем, если хотите в гробу напоминать решето, милости просим. Отвечать, как вы понимаете, будет некому. Майор, вы будете представлены к награде за мужество и военную мудрость в боевой обстановке.
Возражений не последовало, гости проявили понимание и спешно ретировались, Магдалена, вылезая из-под стола, по странной случайности налетела лбом на мою коленку и, напутствуемая фразой «Пшла вон, кобыла толстомясая», тоже покинула наше общество.
– Бруно, это было гениально! – завопил было Руди, но тут
– Руди, не стой столбом, берись, и несем на кровать! Брюн, «скорую»!
Приехала «Скорая», за ней – вторая и с ней мой давний приятель, самый знаменитый кардиолог Дюссельдорфа Лысый Конни, он же Конрад Вальденштайн, бритый наголо верзила-австрияк, без колебаний променявший отцовское благословение, земли и богатство на скальпель и зеленое одеяние хирурга. Покачал головой:
– Никуда не повезем. Его и трогать-то нельзя. Ты хоть знаешь, что такое миокард и желудочки сердца?
– Знаю, что делают какое-то шунтирование.
– Шунтирование чего? Попал пальцем в небо. У него там кисея, тюль, задней стенки, считай, вообще нет… Шунтирование… Будет чудо, если он дотянет до утра. Вы Хельмуту звонили?
– Да, они с Амалией едут. Вернулись с пол-пути.
Кровать выдвинули на середину комнаты, и старый майор лежал, окруженный таинственными медицинскими агрегатами с пультами и мониторами, опутанный шлангами и проводами. Нос у него не заострялся, глаза не вваливались, но случайная прядь волос, замершая на лбу и откровенно мертвецкая тень на правом, полуопущенном веке не оставляли сомнений в безнадежности картины.
Вдруг это веко шевельнулось, а морщинистые пальцы заскребли по простыне.
– Полковник Штейнглиц, – прошептал майор, – Где вы, я вас не вижу…
Меня обуял неописуемый ужас, в носу и в глазах защипало, и еще я почувствовал, что губы и язык плохо слушаются, а нижняя челюсть будто одервенела.
– Я здесь, майор, ничего не говорите, вам нужно беречь силы, – пробормотал я и краем глаза увидел, как в комнату вошла Амалия и встала у постели с другой стороны. – У меня для вас радостные новости. Нам только что сообщили, что канцлер восстановил орден Рыцарского креста с дубовыми листьями, и вы первый кандидат на награждение…
Мне показалась, что лице майора проступило что-то вроде улыбки. У Амалии глаза были полны слез, но на меня она посмотрела с благодарностью.
– Полковник, – еще тише проговорил Вольф, – У них там где-то есть мой мундир… его не надо… Я прошу похоронить меня в той полевой форме, которую вы мне… в которой я сражался…
Я физически ощущал, как его покидает жизнь, и кошмар бессилия совершенно парализовал мне мозги.
– Майор, – пролепетал я, – только что получен приказ. Вы снова назначены командиром сорок второго парашютно-десантного полка… мои поздравления…
Он снова улыбнулся загадочной невидимой улыбкой; рука его пришла в движение, и я понял, что майор пытается отдать честь. Но рука упала, и это было все. Вольфганг Ветте отбыл на штабные учения господа Бога.
Одна слеза скатилась по краю носа снаружи, другая – по носу внутри, на губах они встретились, во рту растекся соленый привкус, а Брюн сжала мне руку.
Сразу после похорон меня посадили в тюрьму. Ну, не в тюрьму, а в какое-то центральное полицейское отделение.