Синеокая Тиверь
Шрифт:
«Отчего отец так подозрителен? – удивлялся отрок. – На подворье много камор, в них – мед, хлеб, воск, волокно. Кругом порядок, и люди, которые присматривают за всем этим добром, стелются перед ним, как перед богом, а он хмурится, кого-то вообще не замечает, кого-то „награждает“ всего лишь холодным взором и отмалчивается».
Непонятное прояснилось, когда князь остался с глазу на глаз с теремным и старостой общины. Пока те похвалялись ему, сколько чего собрали, кто из поселян своевременно и исправно платит дань, а у кого ее надо вытягивать, словно глупого теленка из болота, князь ходил по терему
– Они в городище? – спросил князь как бы между прочим и, услышав, что в городище, пристально посмотрел на каждого из отвечающих.
– А веси, которые поблизости Приставы, кому платят дань?
Ролейный староста удивленно заморгал и непонимающе посмотрел на теремного.
– Это не веси, княже, – еле выдавил из себя ролейный. – Это хутора из двух-трех жилищ. У них еще нет полей, а некоторые и не хотят иметь.
– Живут божьим промыслом?
– Вынуждены, княже. Это в основном беглый люд, те, что бежали от ромеев или от своих общин в чем мать родила. Пусть обживутся, думали, расчистят себе ниву, тогда уж и будем брать дань.
– Кто это так решил?
Князь подождал минуту-другую и, не дождавшись ничего ни от теремного, ни от старосты, быстро и резко повернулся к сыну.
– Бери, Богданко, пятерых отроков и скачи в те веси, что видели неподалеку от Приславы. Посмотри, на самом ли деле такие бедные, сколько в каждой из них дворов, что за люди живут там и как живут. Узнай обо всем и мне расскажешь.
– Слушаю князя! – И поклонился, как учил его в свое время дядька.
Или таким важным показалось Богданке поручение отца, или ему хотелось чувствовать себя значительным перед отроками, только княжич ничего не сказал отрокам, отправившимся вместе с ним в дубраву. Когда же выехали на поляну, что раскинулась около озера, и увидели стадо коров, телят, ряд халуп на опушке леса, Богданко остановился и воскликнул удивленно:
– Ого! А говорили – всего две-три халупы.
Отроки переглянулись между собой, видимо догадавшись, зачем приехали сюда. Когда подъехали поближе и созвали поселян, старший из них сказал:
– Перед вами княжич Богданко, сын князя Волота. Желает знать, как именуется род, кто ролейный староста веси?..
– Озерная, достойный, – ответил поселянин. – Весь именуется Озерной, а старосты нет у нас, есть старейшины родов. Я один из них. – И поклонился княжичу. – Чем могу услужить сыну властелина земли?
Богданко покраснел под его пристальным взглядом, но не долго раздумывал.
– Давно ли живете здесь, к какой верви относитесь?
– Относимся к Приславской верви, княжич, а живем здесь шестой год, с той поры, как сжег нас и выгнал из Придунавья Хильбудий.
– Дань князю платите?
– А как же! И дымное, и медовое, с сетей, тенет, перевесищ
– А в это лето платили уже?
– Заплатили и в это лето. Мы благодарны князю, общине за пристанище в лесу, за все, чем наградили, глядя на нашу беду. Поэтому платим исправно. Как и старосте ролейному. А как же! Нападут ромеи, где найдем защиту, как не в городище?..
Княжич подобрал поводья и осадил Серого.
– Это хорошо. Очень хорошо. Ну а с полем как? Поле есть?
– Всего лишь роздерть, достойный. Можем показать, если княжич не верит.
– Не нужно! Я верю, с меня достаточно.
Бросил еще раз взгляд на халупы, видимо, считал их, и, сказав привычное: «Спаси бог», повернул Серого в обратный путь.
За ним двинулись и отроки.
– Все или еще куда поедем?
– Поедем в весь по другую сторону дороги, а потом повернем коней в Приславу.
Снова ехал впереди и молчал. Когда же пришло время докладывать князю, оставил, как и положено, Серого на других и пошел быстро в верхнюю клеть терема.
– Княже! – воскликнул с порога. – Теремный неправду сказал.
– Как это – неправду?
– Совсем-совсем неправду. Поселяне живут весями на два десятка халуп и каждое лето платят тебе дань. Одно правда…
– Постой, постой. Сейчас я позову обоих, и теремного, и ролейного старосту, скажешь все при них.
Богданко растерялся:
– Зачем при них?
– А как же! Если то, что говоришь, правда, будут судить обоих.
– Я говорю тебе правду, однако пусть будет так, что ее сказал тебе не я.
– А кто же скажет?
– Тот, кто будет судить.
– Э нет, сын. Так не годится. Хочешь спрятаться за мою спину. Княжеский суд должен быть справедливым судом, а на справедливом суде не стыдно высказывать правду в глаза. Вот и привыкай говорить ее сейчас. Знаешь ли, что будет с людьми земли твоей, если будешь бояться правды?
– А что будет?
– Блуд будет, несправедливость будет. Дерево живет до тех пор, пока живет корень. Сгнил корень – упало и дерево.
II
В ту осень князь направлял и направлял возы на Черн – с хлебом, медом, воском, с мехами, кожами и волокном; пополнялась резанами и ногатами скитница. А на следующее лето закричали о беде поселяне и сами отправились к Черну.
– Смилуйся, княже, – умоляли, – не бери этим летом дань зерном, медом, волокном. Боги разгневались на нас и наслали беду: выгорели посевы на нивах, трава в лугах. А чем будем кормить скот зимой – сами не знаем.
И сказал князь старейшинам:
– А все потому, что только о себе думаете. Для блага земли нашей я беру с вас. А кто возьмет для блага богов, если сами не несете?
– Правда твоя, – сказали старейшины. – Ой, правда! Стезя к богам зарастает терном, требища не знают щедрых жертв. С этим мы тоже пришли к тебе: нужно сделать так, чтобы кто-то постоянно заботился о жертвах богам.
– Кто же, кроме нас с вами, об этом будет думать?
– Народ тиверский уже опомнился и приносит жертвы в рощах, урочищах, как и в жилье своем. Но мы думаем, этого мало. Есть у нас требища всей земли: здесь, в Черне, богу Хорсу и там, в Соколиной Веже, богу Перуну. Сделай, княже, так, чтобы боги были всегда сыты и довольны нами.