Синева небес

Аяко Соно

В ответ Томо-тян произнесла рассеянным тоном:

— Я ничего не знаю об этом.

Мельком глянув, Фудзио увидел ее. Томоко носила очки, волосы собирала в пучок, лицо у нее было серьезное и невыразительное — эту девушку даже и представить трудно смеющейся.

В это мгновение Фудзио подумал: ну, разве не удивительный у него талант? Важное для всего человечества проходит мимо, а вот совершеннейшие пустяки — это пожалуйста.

Ведь если Томоко — дочь управляющего компанией «Продукты Симада», значит, банку с вареньем, которую не могла открыть старушка — соседка Юкико Хаты, — произвела фирма ее папаши.

Девушки

всей компанией вышли на следующей станции, а Томоко, оставшись одна, пересела поближе к выходу. Фудзио продолжал изображать дремоту, но когда Томоко, спустя остановки три, собралась выходить, Фудзио «чуть не проспав», следом за ней метнулся к дверям. Фудзио умышленно пропустил Томоко вперед, а затем, секунд через десять, будто неожиданно припомнив что-то, догнал Томоко и сзади окликнул ее:

— Послушайте, вы не дочка Симады, директора компании «Продукты Симада?»

— Да.

— Вас ведь зовут Томоко-сан, правда?

— Да.

— Моя фамилия Танака. Недавно на церковном благотворительном базаре ваша мама мне очень помогла. Я тоже хожу в ту церковь.

— Не стоит благодарности.

— Я ей очень признателен.

— Чесное слово, не стоит.

— Тогда выручка оказалась огромной. Я точно не помню, какая получилась сумма, но все были очень благодарны.

— Не за что.

Ответы были вроде вежливыми, но тон какой-то нелюбезный.

— Дело в том, что в ближайшее время я рассчитывал встретиться с вашей мамой. Но сейчас увидел вас, и это как нельзя кстати. Я ей потом позвоню, а сейчас, если позволите, изложу в общих чертах суть своей просьбы вам. В этом случае потом, когда я свяжусь с вашей мамой, она будет уже в курсе. Мы могли бы где-нибудь немного поговорить?

— У меня сейчас урок игры на пианино.

— Тогда не получится. Не срывать же урок. А в котором часу вы заканчиваете?

— Сейчас я иду к учительнице и пробуду у нее, наверное, часа полтора, — ответила Симада Томоко.

Похоже, упоминание о церковной общине несколько уменьшило ее недоверие.

— Долго вы занимаетесь. Да, я вот вспомнил. Мне однажды довелось слышать, как ваша мама рассказывала, что она хочет сделать из вас настоящую пианистку.

Если окажется, что Томоко Симада играет на пианино плохо, то рассказ о мечте матери сделать ее пианисткой обернется заведомой ложью.

Однако занятия по полтора часа свидетельствовали о том, что дело все-таки движется. Большинство матерей, обучающих своих чад игре на пианино, не видит их бездарности и полагает, что родительский энтузиазм позволит продвинуться достаточно далеко — «до весьма значительного уровня».

На слова о матери Томоко никак не отреагировала. Выходит, что риск себя оправдал.

Томоко выслушала рассказ о матери, но, как подметил Фудзио, никакого удивления на ее лице не отразилось; действительно ли мать высказывается в таком духе или нет — вопрос второй, но чувствовалось, что в доме царит атмосфера, близкая к этому. Способ сближения, избранный Фудзио, оказался безошибочным.

— Я служу в банке, а сегодня пришел по делу к одному выгодному клиенту, что живет неподалеку. Думаю, мое дело займет чуть больше часа. Где вы берете уроки музыки? Если время позволит, я вас подожду перед домом учительницы или на станции у входа на платформы. Если у вас найдется

хоть пять минут, этого достаточно, чтобы поговорить.

Надо иметь навык, чтобы говорить так легко. Однако семена доверия были посеяны. Причем даже не пришлось вести себя навязчиво. Они разговаривали на станции, у входа на платформы, что тоже было уловкой со стороны Фудзио, внушающей собеседнику чувство безопасности.

Однако были некоторые детали, подрывавшие «легенду». На Фудзио был свитер. А где видано, чтобы банковские служащие носили на работе свитеры? Приходилось уповать лишь на то, что совсем юной девушке это не покажется подозрительным.

— Если пойдете по дороге прямо, то на втором углу увидите магазин, там повернете направо, и с левой стороны будет здание, которое называется «Дом лесной мальвы». Там и живет моя учительница музыки. Нужно подняться на второй этаж.

— Неудобно как-то заходить. Я лучше подожду вас внизу. К тому же, я могу не успеть вернуться ровно через полтора часа. Но, что поделать, заранее прошу меня извинить, если работа с клиентом затянется.

— Пожалуйста.

Фудзио уже повернулся, чтобы идти, как вдруг, словно вспомнив, спросил:

— Что вы сегодня разучиваете?

— Фортепьянную сонату Моцарта номер восемь, ля минор, сочинение триста десять.

— Потрясающая вещь! Я особенно люблю ее вторую часть, — рассмеявшись, Фудзио махнул рукой и пошел прочь.

Девушка рассеянно смотрела ему вслед с открытым ртом, но не выказала никаких признаков сомнений.

Конечно же, Фудзио, имел в высшей степени смутное представление о данной сонате Моцарта. Однако раз Томоко Симада разучивает пьесу с таким замысловатым названием, то очевидно, что она действительно неплохо играет на пианино. Да и комментарий насчет второй части сочинения он, Фудзио, тоже удачно ввернул. В свое время, работая в гостинице, Фудзио сдружился со страстным поклонником классической музыки. Тот обслуживал бойлер. От него-то Фудзио и почерпнул поверхностные сведения о классической музыке. Теперь вот пригодилось.

Этому бойлерщику-меломану в то время было около сорока, но он еще не женился и почти все свое месячное жалованье тратил на посещение концертов и приобретение аудиоаппаратуры.

— Как это замечательно! Хорошо, когда есть то, чему можешь посвятить себя в полной мере, — однажды сказал ему Фудзио.

— Ничего замечательного. Вот быть исполнителем — замечательно. А я всего лишь профессиональный слушатель. Что-то вроде алкоголика. Выдающийся человек тот, кто делает вино, а тот, кто пьет, ничего значительного из себя не представляет.

Он подсмеивался над собой как над человеком, лишенным здравого смысла, говоря, что как бы бедно ему ни жилось, он чувствует, что утопает в роскоши, слушая музыку.

— У меня ведь нет образования. Я ни искусства не знаю, ни философских книг не читал. Но когда слушаю музыку, кажется, что прочел эти книги, хотя не читал. В любой музыкальной пьесе на удивление особенно хороша вторая часть. Почему так? — говорил он.

В первой части музыкального сочинения тема выстраивается напряженно. Однако при переходе ко второй части напряжение спадает, и мелодия льется свободно, даже кожа теплеет, на ней проступает пот. Музыкальная тема во второй части становится более отчетливой.