Синева небес
Шрифт:
Подойдя к машине, они синхронно открыли дверцы и уселись. Но в грязном, захламленном салоне машины, который Фудзио, насколько помнится, давно не убирал, стоял устойчивый кислый запах, огорчивший его.
— Подожди. Что это так отвратительно пахнет? Не завалялась ли какая тухлятина?
Определенно это был запах трупа, к которому Фудзио прикасался руками.
— Ничего. Все машины, и новые, и старые, как-то странно пахнут.
— Ты правильно говоришь. Почему же такие разумные речи не
Фудзио вывел машину, но еще не решил, отвезти ли Дзюн посмотреть море. Никакой обеспокоенности на ее лице не было.
— Вот в школе почти ни с кем не удавалось найти общий язык.
— У меня тоже так, — сказал Фудзио. — Меня и в школе не понимали, и в жизни совершенно не понимают.
— Значит, поэтому вы пишете стихи, да?
— Да. Ведь поэт — это человек со свободной душой.
— У меня мечта — поселиться где-нибудь в горной хижине.
— В горах холодно. Ты знаешь об этом?
— Ничего, что холодно. Когда я была маленькой, кто-то подарил мне календарь с фотографиями Альп. Я окончательно и бесповоротно влюбилась в эти пейзажи и захотела когда-нибудь побывать в Альпах. Если бы, отказавшись посещать школу, я могла оказаться в таком месте, где есть одни горы, я бы почувствовала, что могу жить спокойно, даже если бы окружающие люди говорили, как это странно. В горах у человека есть маленькая проблема — отсутствие друга. К тому же окружающих людей в таком месте совсем мало.
— Тогда я приду в твою горную хижину писать стихи, — сказал Фудзио и сам вдруг в это поверил.
— У меня был мальчик, в которого я влюбилась.
— Вот как!
— Однако он меня не любил, и что мне было делать?
— Дурной парень. Скажи, как его имя. Я пойду и разберусь с ним.
— Не-е, не надо. Я всю жизнь проведу на своей горе, в одиночестве, думая о нем. Тогда он всю жизнь будет принадлежать только мне.
— Ты потом еще не раз влюбишься.
— Это, конечно, тоже хорошо. Но я не понимаю, почему для этого сперва нужно закончить школу, как говорят мама и учителя.
— Я тоже не понимаю.
— Если взрослые так говорят, то вроде бы им следует верить. Но ведь и взрослые, бывает, ошибаются.
— Разумеется. Они хоть и считаются взрослыми, но…
— Но сами как дети, — Фудзио прибавил газу. Он пребывал в благодушном настроении.
Когда он пригласил Дзюн, то поначалу, как обычно, намеревался поехать с ней в какой-нибудь симпатичный ресторанчик с умеренными ценами, а оттуда направиться в какой-нибудь отель. Желательно, в тот, где еще не бывал, оригинальной направленности. Однако, беседуя с Дзюн, он чувствовал, что это желание почему-то стало исчезать.
— Послушайте, можно я с вами посоветуюсь? — спросила Дзюн слегка изменившимся тоном.
— Конечно можно.
— Вот в чем дело. Я постоянно оказываюсь в унизительном положении. Каждое утро — очередной скандал. Как всегда, с вечера я собираюсь на следующий день непременно пойти
Тогда мама заявляет, что это мои капризы. А я отвечаю, что это не так. Папа только из-за нежелания слышать весь этот шум, спит до последней минуты и второпях, даже не распробовав завтрака, уходит из дому. Мама опять сердится, говоря, что я безответственная. И так до бесконечности.
Когда такое происходит, я уже чувствую, что у меня нет надежды на будущее; если остаюсь дома, то начинаю ощущать, что нет ни дня, ни ночи, ни лета, ни зимы, словно бы время остановилось; даже есть не хочется — все невкусное.
«И у меня так же», — подумал Фудзио, но вслух этого не сказал.
— А сегодня ты как ушла из дому? Тайком или демонстративно? Может, сказала, что отправляешься покупать компакт-диск?
— Я все открыто говорю. Мама сегодня отправилась на поминальную службу к родственникам, а я прямо сказала ей, что во второй половине дня пойду посмотреть диски. Мама промолчала…
— Но прогуливать ведь нравится? — спросил Фудзио непринужденным тоном. — Хоть и переживаешь от сознания своей вины, но прогулять школу все равно тянет? Невозможно вдруг построить горную хижину, поэтому сейчас у тебя, вероятно, есть какое-нибудь другое занятие, которое ты, пусть немного, но по-настоящему любишь?
— Я вот готовить люблю. Если жить среди людей, то хорошо бы преподавать кулинарию. Я привереда. Если мама покупает соус для салата, я сама делаю такой же, только гораздо вкуснее. Думаю, что из меня мог бы выйти отличный преподаватель кулинарии.
— Ну, раз так, то давай уже теперь самостоятельно изучай разные блюда. Читай книги о кулинарии, а потом, ведь если хочешь заниматься, например, французской кухней, то надо знать французский язык. Там ведь все блюда называются по-французски. И еще — как это сказать? — есть исторические моменты. История французского двора, или, вот, явления культуры. А неплохо бы поехать во Францию на стажировку? Несомненно, наступает эпоха, когда женщина может быть даже шеф-поваром.
Фудзио сделал вид, будто немного разбирается в подготовке кулинаров.
— Как подумаешь, что можно не ходить в школу, так на душе сразу становится радостно, — сказала Дзюн Юдзуки. — Возникает ощущение, что можешь многое свершить. Я ведь не говорю, что не люблю учиться.
— Если ты не появляешься в школе и все тебе там так отвратительно, значит, тебе не нравится работать над собой.
— Правда?!
— Должна быть какая-то причина, чтобы сказать: не хочу ничего делать. Иначе быть не может. Если поступаешь необдуманно, топотом когда-нибудь возникнут нехорошие последствия, — вот что опасно.