Синие бабочки (сб.)

Вежинов Павел

– Для нас это значит несколько больше, – снова усмехнулся Алек. – Мы ни в коем случае не мешаем людям думать, о чем они хотят, а также излагать свой мысли в письменной форме.

Лос задумался.

– Не знаю, разумно ли это, – сказал он.

– И все же почему надо было запрещать философию?

– Она просто оказалась ненужной, – ответил Лос. – Наша философия пыталась открыть законы развития. Эти законы нам дала наука. А что касается самых общих закономерностей и самых общих целей, то мы пришли к выводу, что нет

иных законов развития, кроме тех, которые предлагает сама природа: развитие индивида от низшей стадии к высшей.

– Все ясно и просто, – пробормотал Алек. – И все же, надо полагать, были и другие мнения?

– Были, конечно, – кивнул Лос. – Особенно сильным было монистическое учение, проповедовавшее взгляды, подобные вашим. Они считали, что природа разумного существа должна быть единой и неделимой и что наука должна стараться обеспечить это единство. К этой школе принадлежал самый известный их философ по имени Син Темный. Сейчас я вам его покажу.

Лос снова вскарабкался по полкам и принес тонкую книжку, отпечатанную на какой-то особенной бумаге. На титульном листе была помещена фотография, которая сразу приковала внимание Алека.

– Он, однако, не был лишен чувств, – задумчиво сказал Алек.

– Возможно, – неуверенно ответил Лос. – Он отличался особенно дерзким и беспокойным умом.

– Может, вы прочтете мне что-нибудь?

Лос нехотя открыл первую страницу и стал читать:

«Куда стремишься ты, слепое существо? К какому темному морю текут реки твоих желаний? У тебя нет глаз, они слепы к чудесам, что окружают тебя. У тебя нет слуха, и ты не слышишь глас истины. Синие льды полюсов навеки заморозили твое сердце. Для чего твой холодный разум и для чего твои мертвые руки, если все, что они создают, печально и бессмысленно?»

Лос внезапно смолк.

– Но это же не философия! – воскликнул Алек. – Это поэзия…

– Нет, вот, это не поэзия, – недовольно ответил Лос. – Это просто мысли, дерзкие и необоснованные. Поэзию могут создавать только бабочки.

– Вы не могли бы показать мне что-нибудь из поэзии?

Лос с удивлением взглянул на него.

– Поэзия не записывается, – сказал он. – Это запрещено.

– Запрещено? А почему?

– Разве не ясно? У бабочек столь высокая поэзия, что она недоступна нашему пониманию. Кто не может ее воспринять, тот просто осквернит ее…

– Но что есть поэзия?

– Поэзия есть красота! – убежденно ответил Лос.

– И природа – красота…

– Нет, это красота их отношения к природе. Красота их отношения к любви. Не знаю, как это выразить точнее, Алек. Поэзия – это материализованный образ движения их души. Это кванты их духовной энергии, их непостижимого для нас счастья…

Алек молчал.

– Но разве их поэзия лишена мысли? – спросил он наконец.

– Конечно же, нет.

– А откуда же берутся мысли?

– Бабочки мыслят на основе знаний, которые

они получили в своей предыдущей жизни, – ответил Лос. – Но это мысли, пронизанные светом, а их глубина, наверно, неизмерима.

Дирак беспокойно взглянул на часы.

– Пора идти, – сказал он.

Немного погодя они втроем поднялись на плоскую крышу резиденции. Океан был совсем близко, и возле освещенной пристани стояло несколько кораблей, широких и приплюснутых, словно черепахи. Фосфоресцирующие башенные краны бесшумно снимали с них какую-то студенистую массу. Соленый йодистый запах был сегодня сильнее обычного.

– Это морские водоросли, – объяснил Дирак. – Они извлекают из них хлорофилл.

Алек как будто не слушал его.

– Лос, не можете ли вы мне дать книгу Сина Темного? – спросил он вдруг.

– Нет, Алек, это запрещено выносить.

– Запрещено выносить в пределах планеты Вар. Но не на далекую, незнакомую Землю.

– И без того вы доставите на Землю чрезмерно много знаний…

– Но я хочу принести им мысли, Лос, – ответил человек. – Знания могут оказаться бесполезными. Ведь никто из нас не может с точностью утверждать, какие именно знания пригодятся земным людям. А вот мысли…

– Смотрите! – прервал его Дирак.

Они обернулись и посмотрели на черное небо. Почти в самом зените вспыхнуло облачко и быстро расплылось, словно фиолетовая медуза. Спустя несколько минут оно стало совсем прозрачным, сквозь него проступили неяркие звезды. Алек незаметно взглянул на Лоса; на его лице можно было прочесть странные, неподобающие ему мысли.

– Красиво, не правда ли? – тихо спросил Алек.

– Да, поистине, – ответил Лос.

Человек молча улыбнулся.

10

Они стояли на берегу озера Ин, неподалеку от серебристого корпуса ракеты. Поляна перед ракетой вся была синяя от бабочек. Снова звучала музыка, озеро волновалось как живое, ликующе шумели леса планеты Вар. Лос слушал перевод Дирака, он выглядел сосредоточенным и внимательным, но по выражению лица нельзя было понять, о чем он думает. Бабочки, как всегда, были необычайно возбуждены, волновались, как озеро, и ликовали, как леса. Только железное лицо Дирака было безучастным – он смотрел на ракету.

Наконец музыка кончилась, бабочки затрепетали нежными крыльями, и все вокруг снова заполнилось звуками, тихими и молящими. Но магнитофон молчал. Алек отдал его Дираку и спросил:

– Понравилось ли вам, Лос?

– Мне кажется, что вы меня понимаете, – задумчиво сказал президент.

– Правда, – улыбнулся человек. – Я понял, что иногда вы в самом деле печальны, Лос… Но никогда не чувствуете себя несчастливым.

Ничто не дрогнуло во взгляде Лоса.

– Но вот вы несчастливы, Алек! – ответил он. – Хотя у вас есть и сердце, и ум. Чего же вам не хватает?