Синие берега
Шрифт:
На переправе, знал он, сбились, опережая друг друга, грузовики, тягачи с орудиями, легковые машины - все торопились: на тот берег. А тут вот эта чертова стрельба! "И немцы рвутся к переправе, - соображал он на бегу.
– Какие силы бросил противник? Да какие б ни бросил, круто нам придется. Здесь, у поворота дороги, уже заваривается. Ну что два отделения, неполные? Все, что было. Одно отделение, тоже неполное, осталось у переправы, с Володей. Ему взрывать..."
Семен уловил по левую сторону шоссе ожесточенные голоса. "Третье отделение, - мелькнуло в голове.
– Слева окопалось третье отделение
Он услышал какой-то перепуганный топот. Его осенила недобрая догадка: кто-то убегал из-под огня? Фигура бегущего смутно проступала в темноте.
– Стой!
Семен бросился наперерез.
– Стой бежать! Солдаты не бегут! Стой, говорю! Застрелю!!
Тот, кого останавливал Семен, ничего не мог произнести, он запаленно дышал.
– Боишься?
– Боюсь, товарищ начальник!
– откровенно простучали зубы бежавшего. Лицо его скрывала темнота.
– Трус!
– Ноги побежали, товарищ начальник...
– Ты что, не хозяин своим ногам? Вздумали и побежали?
– выкрикнул Семен.
– Хозяин ты своим ногам или нет? Обратно!
– гневно толкнул бойца в спину.
– Фамилия?
– Моя?
– не сразу откликнулся мрак.
– Шишарев, Шишарев...
Меньше минуты задержался Семен, а показалось долго, очень долго. Семен и боец, не видя друг друга, бежали рядом.
– На войне - бойся не бойся, а убей. Или тебя убьют.
– Семен бежал, бежал и тот, другой, слышал он.
– Сукин ты сын, Шишарев. Тебя расстрелять следует...
– Шишарев, Шишарев я...
– потерянно бормотал боец, словно то, что он Шишарев, должно было все объяснить и оправдать.
Они задыхались от бега.
Несколько метров оставалось до отделения, усиленного бойцами, что пригнали лодки к переправе. Отделение окопалось за левым кюветом.
– Свои!
– предупреждающе крикнул Семен и прыгнул в окоп, накрыв кого-то. Но тот, на кого свалился, не расслышав или не сообразив в запале, в чем дело, резко вывернулся и схватил его за горло.
– Пусти... ч-черт!..
– задохнувшись, выговорил Семен.
– Политрука задавишь.
– Виноват, товарищ политрук. Думал, фрицы обошли.
– Отделенного!
– во весь голос крикнул Семен.
По цепи пошло:
– ...лен-ного-о!..
Отделенный оказался поблизости.
– Ребята на правой стороне как? Держатся?
– спросил Семен.
– Там же второе отделение?
– Правая-то и колотит по нас...
– удивляясь, сказал отделенный.
– Странно...
Отделенного и Семена пронзило: немцы смяли отделение, занимавшее оборону справа от шоссе. И, словно в подтвержденье, оттуда грянул автоматный стук.
Твердое уханье винтовок в ответ.
Немцы залегли, это можно было понять по тому, как они отстреливались - автоматные очереди стелились низко, совсем низко. Дрогнули, значит? Значит, не так уж и много немцев, раз отделение привалило их к земле, - мелькнула у Семена догадка. Догадка эта принесла облегчение, завладела всем его существом, пропало тягостное, напряженное чувство. Он даже подумал о том, что надо отогнать немцев от шоссе, чтоб дать дорогу машинам, выбиравшимся из города. Мысль эта держалась в голове, не уходила, становилась тверже, определенней. Ну что лежать? Все же кинуться через
С бруствера шпарил по немцам пулемет - длинная очередь, короткая, пауза и снова очередь. "Лежать так - ничего хорошего, - продолжал Семен размышлять.
– Кончатся боеприпасы в этой пустой трескотне, и накроют нас. В темноте как: попадешь - не попадешь. Ничего не дает такая стрельба. Пугать немцев нет смысла. Надо решаться. Немец удара боится. Прет, когда перед ним драпают. Вот и сейчас, залегли ведь..." И убежденность, что надо подняться и отодвинуть немцев от шоссе, все нарастала, подавляя сомненье, неуверенность.
– Слышите, политрук?
– прервал отделенный его размышления.
– Слышу, ну. Немец бьет.
– Слушайте, слушайте. Вот!..
– Что - вот?
– не понимал Семен, чего добивается от него отделенный Поздняев.
– А то, что по звуку выстрелов до фрицев метров четыреста. По секундам считаю. Вот!.. вот!.. слышите?
"Метров четыреста...
– подумал Семен.
– Метров четыреста пробежать под огнем... Попробуй поди! А все равно, придется. То же, что и лежать тут под обстрелом".
– Отделенный! Шуганем давай фрицев от шоссе. Побольше огня, побольше крику, и матерка побольше, будто много нас, - побегут фрицы. А, Поздняев?
Отделенный помедлил с ответом, сказал:
– Не оторвем хлопцев от земли. Обессилели уже хлопцы.
"Но это надо сделать. Надо сделать", - сверлило в мозгу Семена. Силясь перекричать несмолкаемое гроханье выстрелов, он выкрикнул:
– Коммунисты, вперед!
– Это почему ж только коммунисты?
– почти над ухом Семена рассерженный голос Билибина, Ваньки Билибина. Семен хорошо знал Билибина. Перед самой войной был он выпущен из тюрьмы, сидел за ограбление. Как-то сказал он Семену: "Меня надо туда, погорячей где, товарищ политрук. Кровь чтоб пролить. Судимость кончится. Чистым хочу перед народом быть". Почему только коммунисты?
– повторил громче.
– А мы кто - не советские? А ну!
– крикнул со злой торопливостью.
– На ноги все!..
Как продолжение команды Билибина, раздался требовательный, подстегивающий голос отделенного:
– Слушай мою команду! В атаку! За мной вперед!
– Отделенный проворно вскочил на бруствер.
– За мно-ой! Ура-а!!
Семен сдвинул шишечку предохранителя на автомате и рванулся из окопов. Не сразу перемахнул через бруствер, мешали гранаты на ремне, особенно тяжелая, противотанковая. Он почувствовал сильную руку Билибина, подтолкнувшего его наверх.
А бойцы уже пустились прочь от окопов. Словно утратили чувство реальности, словно тела их - легкие, свободные - начисто лишены всего, неслись они на автоматные очереди, как бы и не подозревая о смертельной опасности, и ничего не меняло то, что рядом и впереди замертво падал один, другой, третий. Те, оставшиеся, продолжали бежать, будто и не видели этого. Ничто, казалось, не в состоянии помешать им, остановить их. Повинуясь непостижимой силе, возникшей из глубины их существа, они, должно быть, и сами ничего не могли поделать с этим, одно желание влекло их вперед - преодолеть расстояние в сто метров до шоссе, пересечь шоссе и промчаться еще столько-то метров по ту сторону шоссе.