Синие фонари (сборник)
Шрифт:
— Ребенок должен немного отдохнуть перед ужином. Я был очень, очень рад с вами познакомиться. Вы оказали нам честь своим посещением. Не забывайте нас, пожалуйста!
И оба вышли из столовой.
Помолчав немного, Бахийя вздохнула и, не поднимая глаз от чашки, проговорила:
— У меня на руках двое детей. Одному за восемьдесят, другому нет восьми.
— Ты это об отце?
— Как будто сам не видишь! Он же совсем ребенок. Спокойный и тихий, но слаб рассудком. Для него не существует разницы между фантазией и действительностью.
— Отец в самом деле участвовал в войне против англичан?
— Кто в ней не участвовал!
— А как он
— Ну, в майоры-то он сам себя произвел. Начитался, верно, исторических книг и решил присвоить себе звание.
— Твой отец служил в армии?
— Он был преподавателем арабского языка, но история национально-освободительного движения его всегда интересовала, он зачитывался рассказами о подвигах разных героев. А теперь, став старым и немощным, вообще переселился в какой-то особый мир, созданный собственным воображением. Для него нет большей радости, чем собирать ребятишек и разыгрывать с ними всякие военные эпизоды, вроде того, что ты видел. Меня пугает, что сын увлекается этими дурацкими забавами.
— Почему же дурацкими? Мне эта сценка очень понравилась. Я считаю, что такие игры воспитывают в детях смелость и патриотизм.
— Все, что переходит границы, становится вредным. Меня огорчает, что по воле деда мой сын растет в мире вымысла и иллюзий. Я готовлю его к спокойной, размеренной жизни, основанной на усердном труде. Боюсь, что эти безрассудные забавы ни к чему хорошему не приведут.
XVI
Я возвратился домой, обуреваемый противоречивыми мыслями и чувствами.
Подойдя к открытому окну и вдыхая вечерний воздух, я стал восстанавливать в памяти все виденное в тот день. Я пытался постичь психологию проститутки-матери, женщины, ведущей двойную жизнь.
Как теперь у нас сложатся с ней отношения? Буду ли я скромным и добродетельным женихом госпожи Бахийи? Или махну на все рукой и останусь любовником красотки Наваим? Надо раз и навсегда решить этот вопрос.
Но сколько я ни думал, ничего решить так и не смог и в полном изнеможении повалился на постель.
День проходил за днем, однако смятение мое все усиливалось, тревога росла. Положение осложнялось тем, что я пылал к Наваим безумной страстью.
Как часто испытывал я желание прижать ее к своей груди и утолить поцелуями жажду любви.
Потом меня охватывали стыд и раскаяние, и я подолгу клял и казнил себя за то, что позволил воображению играть с собой подлые шутки.
Но однажды я не вытерпел и бросился в Восточную гавань — к Наваим. Она радостно меня встретила, и час, который мы провели в объятиях друг друга, был, пожалуй, самым прекрасным часом нашей любви. За все это время никто из нас ни словом не обмолвился о том чаепитии. И лишь когда я уже прощался, она шепнула мне на ухо: — А майор и его внук спрашивали о тебе. Ты им понравился.
— Очень рад! Они мне тоже.
— Им хотелось бы тебя увидеть…
— Значит, можно еще разок прийти к вам?
— Только в качестве жениха Бахийи. Но не забывай, что и вести себя придется соответственно.
Мы оба улыбнулись. И она тут же назначила мне время встречи.
Точно в указанный час я позвонил в дверь квартиры на привокзальной площади.
Мне открыл сам «майор» Абдалла-бек. Увидев меня, он обрадованно запел:
Когда душа в волнении, что скажу я вам? При вашем появлении с губ просится «салам»! [13]13
Салам —
В тон ему я бодро ответил:
Я тысячу — не менее — принес поклонов вам!Он потащил меня за руку в гостиную и усадил там, повторяя:
— Добро пожаловать, добро пожаловать, доктор Фахим! Вы оказали нам большую честь.
Затем он смолк, и лицо его приняло серьезное, даже строгое выражение. Вперив в меня испытующий взор, он произнес важно и торжественно:
— Дочь сообщила мне о вашем намерении жениться на ней. Это хорошо, но прежде, чем дать свое согласие на брак, я считаю своим долгом спросить вас кое о чем. Я вовсе не ищу для своей дочери светоч добродетели, но хочу, чтобы избранник был достоин ее. Я задам вам ряд вопросов, на которые прошу ответить четко и определенно. Имейте в виду, что провести меня вам не удастся. Я — человек проницательный, да и жизненный опыт у меня немалый. Поэтому в ваших интересах быть откровенным и рассказать мне о своих намерениях, ничего не утаивая.
— Боже упаси! Клянусь вам, в моих намерениях нет ничего дурного!
Но он остановил меня:
— Не перебивайте! Вы должны говорить только правду, всю правду, ничего, кроме правды. Вы поняли, чего я хочу от вас?
— Отлично понял, господин майор!
Сев прямо и гордо, по-петушиному выпятив грудь, он принялся засыпать меня вопросами, как дотошный следователь — преступника. Вопросы эти страдали отсутствием логики и, разумеется, не свидетельствовали о большом уме и проницательности. Говорили они лишь о старческом слабоумии.
Отвечая, я как мог приукрашивал себя, стараясь произвести на старика благоприятное впечатление. Я приписывал себе качества, которые могли ему понравиться, и, наоборот, отрицал все, что могло вызвать его недовольство.
Наконец он встал, обнял меня и поцеловал:
— Я горжусь вами, доктор Фахим! Вы именно такой, каким я вас считал. Моя проницательность не подвела меня!
Теперь я обратился к нему:
— Позвольте и мне, в свою очередь, расспросить вас, отца моей невесты, о вашей жизни и общественном положении.
Хлопнув себя рукой по коленке, он воскликнул:
— Конечно, пожалуйста!
Но не успел я задать и первого вопроса, как он пустился расписывать свои подвиги.
Можно было подумать, что передо мной сидит не старый учитель, а народный певец, прославляющий под аккомпанемент ребаба [14] — подвиги Абу Зейда аль-Хилали и Аз-Зинати Халифа [15] .
Едва он кончил свой рассказ, я встал, обнял его и поцеловал:
— Горжусь вами, господин майор! Вы бесстрашный герой!
14
Ребаб — смычковый инструмент.
15
Абу Зейд аль-Хилали и Аз-Зинати Халифа — персонажи арабского героического эпоса.