Синие лыжи с белой полосой

Гавриленко Алексей Евгеньевич

Что происходит с природой? Какая-то, прямо скажем, погодная аномалия приключилась. Некоторые наблюдатели даже утверждают, что это последствие небрежного отношения к окружающей среде, то есть к деревьям, кустам, речкам и озерам. А еще к воздуху, которым мы дышим и надуваем разноцветные шарики по праздникам. Дескать, вместо того чтобы беречь леса и поля, кое-кто из взрослых бездумно вырубает деревья и зеленые насаждения или — того хуже — выливает в речки грязную воду с фабрик и заводов.

Версий много, например, одни эксперты все сваливали на солнечную активность,

другие же, напротив, на солнечную пассивность — якобы в этом году многовато темных пятен образовалось на солнце, вот они и мешают проникать теплу в город, а тучи этим воспользовались и налетели, как стая ворон. Не знаю. Об этом следовало бы спросить у Эдуарда Ильича, он наверняка знает правильный ответ. Но профессор очень занят открытием новых звезд и комет, он внимательно рассматривает в телескоп все, что происходит в космосе, а это, как вы понимаете, требует времени. Ну у кого еще можно спросить… даже не знаю, минуточку, минуточку, а это еще кто?

В небольшой аудитории обсерватории, где Славкина бабушка не раз, бывало, стенографировала на «защитах», смотрите-ка, кто-то усердно трудится за компьютером. А-а! Ну конечно! Это наши знакомые — горе-астрономы. Но у них мы спрашивать ничего не будем. Не хочется.

Гогов с Магогиным низко склонились перед монитором — можно подумать, что их лохматые головы срослись макушками.

— Нет. Не получается, — устало произносит Гогов.

Они синхронно вздыхают, и от бессилия опускаются все четыре руки.

Вдруг Магогин шлепает себя по лбу. Бац!!! Ого, какой громкий хлопок получился! Гогов даже вздрогнул.

— А что… а что, если… если увеличить амплитуду изобары? — вдохновенно спрашивает круглый Магогин, подняв очки на лоб.

— Так, так, так… — прищурился худой Гогов, у которого очки уже давно на лбу.

— Потом поменять плюс на минус…

— Так, так… — Гогов начинает грызть ногти.

— А затем смело прафальгировать потоком элементарных кунделяблей и отрицательно заряженных пультитронов! — Магогин жестом великого полководца резко накрывает растопыренными пальцами часть монитора.

— А как же критическая точка Драпиндряка? — ехидно спрашивает оппонент.

— А мы ее нейтрализуем коэффициентом Тетрапонтиса…

— Гениально! — подхватывает Гогов. — И тогда… тогда в сипультроне поляризуется сипулятивный эффект завихрястой тырбуленции!

Какое-то время братья-астрономы восхищенно смотрят друг на друга, потом не сговариваясь начинают, толкаясь локтями, что-то выстукивать на клавиатуре.

Наконец работа закончена. Но сейчас они не кричат, как в прошлый раз: боятся, что цифры опять спутаются.

— Это еще лучше, чем просто формула дождя, — шепотом говорит, потирая руки, Магогин. — Здорово получилось! Йес! Формула парникового эффекта!

— Глобальное потепление. Зимой теперь снега не будет!

— И похолодание! Теперь солнца ни зимой, ни летом не будет!

Они неслышно, чтобы не спугнуть изображение на мониторе, хлопают друг друга, как при встрече. Взрослые люди, а радуются ну прямо как дети.

— Это же, считай, вечная осень! Без солнца

и снега! — зубоскалит Гогов.

— Минуточку! А как же сделать излучатель? Требуется мощный импульс. Это же такое количество энергии потребуется… — Магогин внезапно посерьезнел.

— А что, если использовать главный радиотелескоп? Присоединить к нему с помощью проводов компьютер с нашей программой… и пускай вместо сигналов другим цивилизациям посылает наши импульсы, чтобы тучи сгущались! — предложил худой и желчный заговорщик.

— Точно! Пойдем к профессору — попросимся поработать на телескопе ночью, а сами провода прикрутим, — придумал коварный план обжора Магогин.

— Ага, скажем, «товарищ Телескоп… то есть Эдуард Ильич, а можно мы за звездами один разик сегодня ночью понаблюдаем?» — негодник Гогов уже репетирует, как будет обманывать профессора.

— Подожди! Это все надо записать и сохранить. Это же открытие века. А то опять компьютер зависнет, как в прошлый раз, и все…

Братья-прохиндеи вынимают из компьютера диск с записью программы. И так радуются, что даже целуют и нежно поглаживают коробку с этим диском. «Прощай, зима, прощай, лето!» — кричит один. «Прощай солнце и да здравствует дождь!» — вопит другой.

Эдуард Ильич находится в главном зале обсерватории. Тишина. Радиотелескоп устремлен к звездам. Профессор смотрит в глазок видоискателя. «Любопытно, очень любопытно!» — то и дело восклицает Эдуард Ильич. Отрывается от экрана и каждый раз записывает что-то в толстую тетрадку, наверное — очередное открытие в диссертацию. Диссертация — это такое сочинение, очень-очень большое и страшно умное, его пишут только умные ученые, а лодыри и лентяи — никогда!

Обратим внимание еще вот на что: рядом на столе лежит ключ от его личного сейфа, в нем хранятся самые важные открытия и всякие вещи, которые нельзя брать другим людям.

— Эдуард Ильич, это опять мы… — мнутся на пороге Гогов и Магогин.

— А? Что? — Профессор, оторвавшись от наблюдения других миров, не сразу понял, что происходит. — А, голубчики, это вы! Как вам не стыдно отрывать меня от научного эксперимента!

Эдуард Ильич с видимым сожалением отошел от телескопа, надел свое пенсне и строго продолжил:

— А если, пока я с вами разговариваю, новые звезды появятся на небосводе и я по вашей милости не успею их открыть?! А если неизвестная разумная цивилизация пошлет нам из космоса сигнал бедствия? А я выслушиваю таких разгильдяев в то время, когда братья по разуму взывают о помощи! Вы об этом подумали?

— Мы об этом не подумали, — честно признался Гогов, а Магогин заканючил: — Ну, Эдуард Ильич, мы времени много не отнимем, вы еще до утра успеете открыть несколько звезд…

— Что вы хотите? По-моему, я все вам сказал у себя в кабинете.

Братья-астрономы переглянулись и, не сговариваясь, выпалили хором:

— А можно мы на звезды посмотрим… просто так? Один разик…

— «Просто так! Один разик!» — Эдуард Ильич пародирует их интонации. — Гм. Будто я вас не знаю! Ну, голубчики, признавайтесь, что опять удумали?