Синий конверт
Шрифт:
— У Юлии была очень страстная бабушка. Там вся семья пошла в эту ветвь. Влюблялись с тринадцати лет, убегали, женились, кончали самоубийством — сплошной еврейский базар! И вот она выросла, действительно красавица! И стала искать любовь. Да не простую, со счастьем, с детьми — нет, ей подавай со страстями, причем с безумными! Ее первый ухажер покончил с собой из-за того, что они поссорились. И с тех пор она помешалась на смерти. Ее покойная бабка тоже была помешана на этом деле. Смерть — привлекательная штука, но не до такой же степени! Я не боюсь умереть, но звать смерть — увольте! Сама придет, когда захочет.
Путиловский понял, что в семье Франков
— Но поскольку Юлии нужна великая любовь, то и смерть ей нужна не менее великая. И тут появился этот Григорьев, заурядный пехотный поручик — и на тебе, два сапога пара! Все думали: наконец-то с семьи будет смыто проклятие той смерти, Юлия угомонится, так пусть будет этот поручик, и дело с концом. Подумаешь, креститься! Переживем, лишь бы девушка успокоилась. Уже стали тихо готовить свадьбу где-нибудь подальше от еврейских разговоров. Приехал Евгений знакомиться, мне он понравился, моему мужу понравился, тихий, не пьющий, красивый, похож на еврея, свекровь уверяет, что он еврей — пусть уверяет, если ей так легче! Сидим вечером за картами, интересный расклад выходит: крестовые дама и валет бьют пикового короля! Редко бывает, но все-таки бывает. Смотрю, они оба побледнели и Юля говорит Евгению: «Это мы с тобой, а это Победоносцев!» Я подумала: чушь какая — и забыла. А потом она еще раз проговорилась. И письмо прощальное пришло. Ну, это вы уже знаете.
В ложу вошли, и разговор прервался. Вновь поднялся занавес, и вновь две слезы поползли по щекам Мириам. О чем она плакала? Путиловский сел в глубину, смотрел оттуда на сцену, на Мириам, на царскую ложу, на ложу Урусовых и удивлялся, какими странными судьбами связывает Бог людей, а они даже и не подозревают об этой божественной связи. Наверное, он тоже потихоньку превращается в философа…
Аптекарь Исидор Вениаминович Певзнер, хозяин всем известной аптеки на Гороховой, обладал острым умом и памятью на все плохое. Хорошее его память не держала (такова была ее особенность!), и поэтому ничего хорошего Певзнер в своей жизни не помнил. Хотя оно несомненно должно было там присутствовать.
Впрочем, истина всегда несколько сложнее, чем она кажется на самом деле. Певзнер помнил, что следователь Павел Нестерович Путиловский сделал ему одно хорошее дело: каким-то невероятным образом, действуя скрытно и издалека, обратил его сына Иосифа из революционной веры в веру синематографическую.
Из пламенного защитника революционного террора Иосиф не без помощи Путиловского волшебным образом превратился в создателя туманных картинок, взял себе французскую фамилию и стал снимать синема. Псевдоним Иосифа Певзнер-старший так и не смог выговорить или даже просто запомнить. Но не в этом дело.
Дело в том, что сейчас Исидор Вениаминович проклинал свою слишком хорошую память, которая поставила его перед неразрешимой проблемой: доносить в полицию или не доносить. Конечно же, Певзнер никогда доносчиком не был, и ранее перед ним такая дилемма никогда не возникала. Он даже слова такого — дилемма! — не знал. Однако спинным мозгом чувствовал, что это означает необходимость выбора из двух нежелательных возможностей.
Во-первых, его пугало то, что при этом его собственная репутация неисправимо пострадает. Придется назвать самое основное — место действия. Место же это было не совсем приличным, а если быть честным до конца, то совсем неприличным. И Исидор
Короче говоря, его супруга, дама почтенная во всех отношениях, года три назад потихоньку свела на нет интимные взаимоотношения с мужем. Так бывает между супругами. Вначале оба пылают одинаково, потом у одного весь приготовленный хворост прогорает, а у второго еще остается запас, и тогда встает неумолимый вопрос: куда этот хворост девать? Вы понимаете, о чем идет речь, не маленький.
Так вот, у супруги Певзнера хворост иссяк. Вначале аптекарь даже испытал некоторое облегчение. Но по прошествии определенного времени привычка возобладала и некоторые части тела стали вести себя несколько неразумно. Что делать? Извечный мужской вопрос. Заводить шашни на стороне Певзнер не хотел, это было не для него. Куда-то надо идти, что-то надо говорить. А что? Он не знал. Потом надо будет чем-то платить, денег жалко. В общем, стыд и срам, но если очень хочется чихнуть, так чихайте себе на здоровье.
Таким макаром Певзнер убедил себя и в один прекрасный день пришел в одно скромное заведение для господ среднего достатка. Дама, управляющая всем этим домом, оказалась женщиной на редкость понятливой, сразу увела красного от смущения Певзнера из общей гостиной (не дай Бог, если кто увидит из знакомых!) и без лишних слов спрятала в маленькую комнату-спальню. Там он, сгорая от стыда, просидел пять минут, проклял себя, свой хворост и готов был панически бежать, когда дверь приоткрылась и в комнату зашла небольшого роста симпатичная брюнетка, в которой наметанный глаз Певзнера сразу определил соплеменницу.
Так оно и оказалось. Девушку звали Ребекка, приехала она в столицу из местечка Новогрудки, что в западной Белоруссии, и сразу попала в хорошее заведение. К чистому грязь не липнет, и даже здесь она оставалась скромной, тихой и не слишком прибыльной особой, которую и держали как раз вот для таких семейных боязливых мужчин более чем среднего возраста.
Исидор Вениаминович не тронул Ребекку и пальцем, Боже упаси! Они просидели два часа, пили чай с пряниками и разговаривали на родном диалекте. Уходя, Певзнер попросил разрешения изредка бывать у Ребекки, каковое разрешение было стыдливо дано. Он уплатил по счету и отдельно тайком сунул ассигнацию девушке.
Постепенно их встречи вошли в привычку. Разумеется, со временем произошло то, ради чего все и затевалось. Но это было совсем другое дело! Они, не торопя события, привыкли друг к другу, подружились, так что грехопадение превратилось едва ли не в тайную свадьбу. Исидор Вениаминович стал постоянным посетителем Ребекки. О других посетителях они никогда не говорили, щадя друг друга. Но в душе Певзнер мечтал о том дне, когда Ребекка станет свободной и независимой, с горечью понимая при этом, что им придется расстаться.
Так вот, возвращаясь к душевным терзаниям Певзнера, следует заметить, что они ни в коей мере не были связаны с бедной девушкой. Просто, когда аптекарь, в очередной раз опустошенный физически, но отдохнувший духовно, уходил домой, в большой гостиной приветливого дома он увидел очень серьезного господинчика, вдумчиво читавшего свежую газету.
Уже изрядно пройдя по улице, он остановился как пораженный молнией: это же тот самый злополучный Гриша Гершуни собственной персоной, в усах и бородке! Певзнер осторожно вернулся назад — в гостиной было уже пусто. Слава Богу, Гершуни не пошел к Ребекке, этого только не хватало для полного счастья!