Синий шихан
Шрифт:
– По велению господню. Есть надобность… Святой родничок обследовать и дело богово совершить…
– Вот как! – удивленно протянул Иван. – Намедни тоже один старик приезжал. У родника все богу молился. Чудной такой! Ни с того ни с сего начал к земле приторговываться. В насмешку или по глупому разумению по пяти целковых за десятину давал.
– Верно толковать изволишь, мил человек. Это родитель мой был. Никита Петрович Буянов. Может, слыхали? Поскупился маленько… Любил родитель денежку для дела приберечь…
– Буянов, говоришь? – спросил Иван Степанов. – Мыльник зарецкий?
– Он, он самый. В хозяйственных
Матвей Никитич замолчал и опустил глаза.
– Неужто помер? – удивленно спросил Иван.
– Преставился господу богу… Вчера земельке предали, – сокрушенно вздыхая, говорил Матвей Никитич, не зная, с какого конца приступить к щекотливому делу.
– А невдомек ведь было, что помереть может… И на вид, кажись, крепкий. Все по оврагам ходил.
– Все под божеской милостью ходим… А искал он местечко… обет такой дал – церковку возле этого родничка построить в честь святой великомученицы Марфы; капитал определил, сам не успел святое дело совершить, с меня смертную клятву взял, чтобы я исполнил его родительскую волю…
Иван Степанов смотрел на гостя с недоумением и любопытством.
Буянов то и дело осенял себя крестным знамением, глубоко вздыхал и суетился. Потом он попросил кружку – «святой водицы испить». Подойдя к роднику, встал на колени около кучи песка и грязи и начал усердно молиться. Припадая ниц, Матвей Никитич подолгу лежал на земле и дергался всем туловищем.
Ивану почему-то жутко стало смотреть на молельщика. Он отошел в сторонку и стал разжигать костер.
Спустя некоторое время Буянов тоже подошел к костру, поблагодарил за кружку, похвалил водицу и степенно присел на чурбачок.
– Чую, други милые, земелька-то ваша будет? Вы хозяева-то? Зной-то какой! Помилуй господи!.. В такую рань нынче суховей потянул… Быть беде… ох, горе наше… Что сеять-то думаете?
– Под просо пашем. На целине, может, и уродится, – с треском разламывая через колено хворост, ответил Иван.
– Дай бог! – Буянов тоже наломал мелких щепочек и швырнул в разгоревшийся костер. – А родничок-то, посмею еще обеспокоить, тоже в вашу делянку входит? – умиленно поглядывая на Ивана, спросил Матвей Никитич воркующим голоском. При этом глаза его сузились и заблестели из-под густых седеющих ресниц.
К костру подошел Митька. Сердито покосившись на гостя, занявшего чурбачок, на котором любил сам отдыхать, пнул ногой лежавшее на земле бревно.
Буянов, словно угадавший его мысли, поднялся, посторонившись, моргнул Ивану и, отойдя с ним в сторону от полевого стана, снова заговорил о земле, расспрашивая подробно, сколько ее и в каких границах принадлежит она им.
– Да все овраги и буераки нам достались, – отвечал Иван, широко взмахивая рукой. – А вот родителю вашему понравилась. Просил меня Христовым именем уступить часть, по пяти рублев за десятину давал. Мы с брательником, грешным делом, подумали: морочит нас старик. Маленько посмеялись над ним, а оно, выходит, и правда: нужна наша землица…
– Нужна, мил человек, нужна. Главное дело – святой родничок… ведь сам император государь из него воду пил, – желая придать сделке особый характер, повторил Буянов. И тут же многозначительно добавил: – Может, и столкуемся для божьего дела?.. Называйте свою цену, а там поговорим…
– Продавать
– А мы так столкуемся, мил казачок: с тобой напишем одно условьице, а с обществом другое – это уж моя забота. Пахотная земля мне не нужна. Она пусть вам останется. А может, тебе и в другом месте выделят, это общество решит… Для нас главное – святой родничок и десяток десятин вот этих горочек да балочек… А сеять тут я тебе не советую. В особенности в нынешнем году. Зря скотинку измучаете и себя. На урожай, по всем старинным приметам, надежды нет. У меня две мельницы, обе продаю, наперед знаю, что молоть нечего будет. «Зарецк инглиш компани» всю пшеницу и просо скупает, цену повысили. Вот и смекни, чем пахнет. А мне продашь десяток десятин, хлебушко тебе готовый. Не пахал, не бороновал, а жил не голодал. Так-то. А я, чтобы исполнить родительскую волю, за ценой не постою. Мне завещано определить капитал на этом месте, я его и определяю…
Будучи человеком рассудительным, Иван дивился упорной навязчивости купца и плохо верил в его сладкие речи.
Заметив его нерешительность, Буянов понял, что одних святых речей мало, и тут же перешел к изложению более практического и правдоподобного плана, мысленно прося у бога прощения за свою кощунственную ложь.
– Тебе, мил человек, признаюсь. Заветная моя мысля перебраться сюда на постоянное жительство. Построю церковку, заезжий домик для богомольцев да небольшой кирпичный заводик думаю оборудовать для пропитания… Уж глина-то тут больно хороша! С этого и начну, батюшка. У меня сын есть. Он уж, бог с ним, как наши родители, пусть мыло варит, а мы век доживать станем в молитве господней и в искуплении грехов тяжких… Все тебе рассказал, как отцу родному.
– Значит, в аренду… на пять годов? – с волнением спросил Иван, начиная соображать, что Буянов не только святым родничком интересуется, но и глиной. Недаром и родитель его ходил по буграм с лопаточкой… «Не продешевить бы», – подумал Иван.
– В аренду, мил человек, в аренду. Будет форменная бумага и с вами и с обществом. Со станичниками я уж отдельно договорюсь…
Общество не особенно беспокоило Ивана. Он знал, как совершаются такие дела: пять ведер водки на сходку – и вся недолга. «Вот ежели Митька, дурак, заартачится, то все может испортить», – раздумывал Иван и тут же решил на первых порах о сделке ему не говорить. Соблазн получить за эти овраги деньги был так велик, что Иван неожиданно для самого себя тут же назвал цену: по сто рублей за десятину… Назвал – и сам испугался.
Для приличия Буянов несколько минут поторговался, похаял землю, вспомнил святых, но, видя молчаливое упорство, поспешил вытащить из-за пазухи кошелек и, не моргнув глазом, подал растерявшемуся казаку две сотенные с изображением Екатерины.
– Воскресным днем непременно заеду и условьице привезу. А сейчас, как полагается, пожалуйте расписочку.
Получив расписку, Матвей Никитич как-то сразу переродился и перешел на обычный при торговых сделках тон:
– Об остальном, сударь, прошу не беспокоиться. Определим досконально границы, подпишем условие, получите еще восемьсот рубликов наличными. А пока прощевайте. Время дорого.