Синий треугольник (сборник)
Шрифт:
— Сейчас нас увековечат для потомков, — предупредил я. Слышно было, как щелкнул спуск.
Потом Ерошка снял идущий по реке буксир «Слава», пейзаж (заречную даль) и себя: уселся по-турецки перед объективом, взведя автоспуск (оказывается, была и такая штука в старинном аппарате).
И подбежал к нам.
— Дядя Жора, можно я проявлю пластинки в миске?
— Валяй.
— Откуда у тебя химикаты? — удивился я.
— А зачем они! Можно в воде!
— Ты спятил?
— Ничуть! Я сколько раз так делал!
Я хотел заспорить. Ведь испортит пластинки,
— Да пусть. Небось, он знает, что делает. В нашу реку столько химикалий спускают, что целую фотофабрику можно тут поставить…
Я пожал плечами. Два дурня — большой и малый. Но спорить не хотелось. Слегка осоловел я после каши, под мягким желтым солнышком. Издалека видел, как прямо на свету Ерошка достает из плоских кассет желтые стекла и бултыхает их в алюминиевой миске. Вот чудо-юдо бестолковое.
— Надо бы чайник согреть… — нехотя зашевелился на песке Жора. И вдруг хлопнул себя по лбу: — Совсем забыл! Тебе сестра звонила. Утром еще, велела передать, чтобы, если появишься, позвонил ей до пяти вечера. Обязательно…
Я замигал.
— Какая сестра?
— Как какая? У тебя одна сестра, по-моему… Ругалась. Говорит, почему он, такой-сякой, с вокзала сразу к нам не пошел…
— Да, но…
Однако с прозрачным стрекозиным шелестом перевернулся еще один лист пространства и сдул мое недоумение, как крошки со стола. Я тоже хлопнул себя по лбу. Ясно же, что сестра живет здесь, в Малогде, а не в Штатах (как мне казалось почему-то до сей поры). В Штаты она ездила лишь на месяц, к дочери и внукам… И почему я, идиот такой, не телеграфировал ей о приезде, а выдумывал какого-то Альберта?
— Жора! А как она узнала, что я приеду? И что загляну сюда!
— Без понятия… Ты давай-ка не медли. Телефон в будке… Ох, только бы этот кретин не разобрал его снова!.. Я тут взял в помощники Юрку Савёлова. Помнишь Танкиста? Самый тупой был в классе. Сейчас безработный, пришлось пожалеть…
Танкист! Мне ли не помнить эту скотину!
— Но я не помню номера! Который у сестры! У нее раньше не было телефона!
— Я нацарапал там, на кожухе…
Мы вошли в будку. У дощатого стола пыхтел детина в пропотевшей майке. С покрытыми веснушчатой россыпью плечами и бритым складчатым затылком. По веснушкам и пыхтенью я сразу понял: Танкист.
Он копался в железном аппарате, похожем на старую партизанскую рацию. Она мигала огоньками и попискивала. На обшарпанном боку висела телефонная трубка и блестел никелированный диск с дырками и цифрами.
— Это и есть ваш телефон? — сказал я с сомнением.
— Он и есть… Коммутатор для связи с другими пристанями… Танкист! Починил? А то…
— Так точно, Георгий Максимыч, все в ажуре! — Он оглянулся, увидел меня, замигал. Заулыбался. — Ух ты… Никак, Мумчик? Откуда?
Непонятным прозвищем «Мумчик» звали меня в школе. Не все, конечно, а такие, вроде Танкиста. Ох, сколько натерпелся я от него в свое время!
— Это я, Танкист. Как дела? С электронным утилем труднее небось возиться, чем Мумчика изводить?
Он растопыренной лапой потер веснушчатые щеки.
— Да ладно,
Я подумал и дал. В самом деле, чего старое вспоминать. Жора нехотя сказал:
— Там в котелке каша осталась. Иди пожуй… если правда все наладил. А то…
— Все в лучшем стандарте, командир, век баб не целовать! Звоните хоть на Марс!
Он торопливо протиснул себя из будки через хлипкий дверной проем (будка зашаталась). Жора сказал вслед:
— Лодырь, без палки ни одного полезного движения… Жрать не даю, пока дело не сделает… Ну, звони, номер вот он.
На облезлой краске кожуха было выцарапано: 222–72–11.
— Выход в город через «девятку», — объяснил Жора. — Но с диска она никогда не набирается, ты просто соедини эти два проводка… Действуй. А я пойду чайник греть.
— Ясно, — обреченно кивнул я. Потому что всеми нервами почуял. Начинается снова телефонный кошмар, который много раз мучил меня в «межпространственных» снах. Я обычно видел, что надо срочно узнать что-то неотложное, выяснить, все ли в порядке у тех, за кого тревожусь, а цифры набираются неправильно, диск срывается, в трубке помехи, аппарат разваливается, кнопочная панель превращается то в подобие пишущей машинки, то в музыкальную клавиатуру, а играть я не умею…
И здесь — то же самое, хотя и не во сне (а не во сне ли?). Присев на табурет перед электронным сооружением, я соединил зачищенные концы двух проводов, снял трубку. И началось!
Сначала я услышал мелодию «Рио-Риты», и сейчас она меня вовсе не обрадовала. Раздернул и сжал провода снова.
— Неправильно набран номер… Неправильно набран номер… — механически задолдонил девичий голос.
— Дура! — в сердцах сказал я. — Ничего еще я не набирал!
— А если наберешь, все равно будет неправильно, — в прежней тональности отозвалась магнитофонная девица.
Я снова расцепил и сжал опять в пальцах контакты… Уф! В трубке ровно загудел эфир. Я завертел диск… Не надо было так поспешно. Диск соскочил с оси, звякнул на полу и укатился под стол… Ух, сколько слов я сказал горячим шепотом, отыскивая его на половицах!
И опять — провода… эфир… скрипучий диск… Наконец-то гудок!
— Неправильно набран номер… Непра…
— Ах ты… … … … …
Снова скрипучий набор. Снова обнадеживающий гудок. И…
— Аллочка, это ты? Сколько можно ждать! Вовочка уже варит пунш, а ты… Где ты застряла?
— В … — сказал я хриплым баритоном, чтобы не было сомнения: это именно Аллочка. И опять: 222–72–11…
— Дежурный по четвертому отделу прапорщик Гедеонов слушает…
— Я убью этого Танкиста! — взвыл я, забыв повесить трубку.
— Угроза убийства карается статьей номер… номер… сейчас…
Я не стал посылать прапорщика, все-таки на службе человек. И к тому же опять разъединились провода. Я застонал.
— Дядя Слава!..
Тебя мне сейчас и не хватало.
— Дядя Слава! Негативы уже готовы! У тебя есть в записной книжке чистые листки? Я на них напечатаю снимки.