Синий ветер каслания
Шрифт:
Наш АН-24 плывет по сини. Небо — как рыбий глаз: ни облачка.
— Удивительно, сколько солнца! Север — и солнце! Как-то не вяжется. Внизу, наверно, холодно.
Сосед в шерстяном свитере, в пиджаке, на коленях — плащ.
— А там купаются?
— Да, — киваю я.
— В ледяной воде?
Потом удивленно:
— И коровы… Значит, и молоко есть. А где же олени?
— Олени в горах, на Урале.
— А говорили, что здесь.
— К зиме спустятся с гор. Оленеводы каслают.
— Каслают? Что это такое? Шаманят?
—
— А хорошо бы на олешках прокатиться!
…Олени мои, олени! Вы, как снежинки крылатые, летите, с ветром спорите. Но самолет — крылатый олень — быстрее вас скачет. Кони мои, кони! Вы, как искры крылатые, летите, и вас не догнать. Но самолет — крылатый конь — быстрее вас скачет. А сколько нужно было лун, чтобы проехать край мой с юга на север? Ведь ни мало ни много, а тысяча верст. А сколько нужно было лун, чтобы проехать край мой с запада на восток? Ни мало ни много, а с седого Урала до Енисея протянулся округ на тысячу триста верст.
Много лун, наверно, надо было.
А сегодня за несколько часов из Ленинграда долетел до родного неба и даже недоволен такой скоростью. Хочется быстрее попасть туда, куда сердце уже улетело.
А может, мы уже избаловались?! Ведь совсем недавно на «аннушках» летали, и казалось — быстро. И на ЛИ-2 летали, казалось — быстро! А сейчас на АН-24 уже кажется: не летим, а плывем, как на медленной крылатой лодке.
А может, просто время наше такое крылатое? И оно нам диктует свою скорость.
«Что быстрее быстрого?» — спрашивает северная загадка. «Самолет». — «А еще?» — «Ракета, космический корабль».
«Что быстрее быстрого? Не стрела, не ракета! — отвечает северная отгадка. — Быстрее быстрого — мысль!»
5
Летишь на крылатой лодке, любуешься землей. И вдруг сердце сжимается в комочек и, кажется, падает вниз. Там каждая протока шепчет сказки, навевает сны детства. В этом озере я ловил сетями сырка. А на том плесе убил первую утку.
Пори-посал — зовут эту протоку мансийцы. А в переводе — вспять текущая река. Странная река! То течет в одну сторону, то в другую. Когда на Оби большая вода — она течет к Сосьве, когда в Сосьве большая вода — она течет обратно, в Обь. Может быть, такие реки и есть в мире, но для меня она — единственная: на ее берегах я родился. А у этой излучины, в зеленовато-голубом бору — могила моей матери.
А на том мысу с высоким белеющим обрывом — деревня Аргинтур. Там живет мой отец. Эх, знали бы вы, какой там пологий песчаный берег и какая теплая вода!
Сосед смотрит на меня пристально. О чем он думает?
— А где Пунга?
— Это там, в тайге, за Игримом. Недалеко…
Он вглядывается в горизонт, где синь неба сливается с сияющим лицом Сосьвы, с дымными глазами озер, с осетровой спиной тайги. Все теперь знают Пунгу — там нашли богатые запасы природного газа.
— Недалеко! Я уже почувствовал ваше сибирское
Снова его лицо у окна.
В салоне самолета двадцать пассажиров. Напротив меня сидит Рыжая Борода. Это не имя. Я в уме его так прозвал. Наверно, геолог. Они такие бороды носят. Белокурая соседка заглядывает ему в лицо, расспрашивает о чем-то важном и любопытном. А слова у него, видно, дороже нефти, не фонтаны льет, а лишь слова-капельки роняет.
«А кто она?» — спрашиваю самого себя. И тут же отвечаю: «Может быть, учительница! Их ведь так ждут маленькие северяне! Может, врач — их ведь так ждут на Севере!»
Вот сидит девочка. У нее косички и полосатая куртка. Я еще такой куртки не видел. Модница? А может быть, просто она едет с родителями издалека, где одежда и нравы совсем другие. Со всех концов света сюда едут. А мальчик, сидящий на самом переднем кресле, что-то спрашивает у отца. Тот внимательно слушает и что-то разъясняет. Лицо у него обветренное и, когда он молчит, кажется суровым. Руки большие, видно сильные. А пальцы темные. Может, он строитель?
Города, газопроводы, железные дороги ждут строителей.
Земля моя, я хочу идти по тебе, как шли охотники! Пусть скрипят лыжи лосиным камусом и поет белый снег. Пусть лыжами будут и вертолеты, и самолеты.
Югра моя!
Мчусь я на железном олене. У него и ноги железные, и рога железные, и глаза железные. Мчусь я на железном олене по дорогам железным. Лишь одного хочу я: чтобы думы мои не стали железными.
Мчусь я на железном олене — не забыть бы мне звон копыт оленя с ветвистыми рогами! Коня не забыть бы мне! И еще — мечту об огне земли, которую лелеяла душа язычника:
Я мечтаю об огне,
Как о вздыбленном коне,
Как о скачущей удаче,
Кем-то посланной ко мне.
Раздуваю уголек,
Растопляю камелек.
И рублю, рублю дровишки.
Разгорайся, огонек!
То цветочки мне цветут,
То метели мне метут.
Но все время душу греет
Огонек и там, и тут.
Я за птицею — в полет.
Я за рыбами — под лед.
Резво прыгает удача —
Только в руки не идет.
Я за соболем — с ружьем.
Я забудусь тяжким сном.
Неужели я не справлюсь
С быстро скачущим конем?!
Вот и старость — на порог.
Прожил жизнь свою, как смог.
При прощанье на дороге
В гроб положат кремешок.
Там цветочки не цветут.
Там метели не метут.
Может, я хоть там сумею
Осветить всю темноту.
Но мороз мне тело жжет.
Частый дождичек сечет.
Я живой! — и во лесочке