Синклит Новосибирска, или Забытые боги
Шрифт:
Эх, Серега, зачем ты спасал планер, давя на педали так, что погнулись тяги управления?! С другой стороны, наверное, в той ситуации так поступил бы каждый...
Мы, прошедшие эту жуткую школу, и проходящие ее до сих пор, забываем про эти самые резинки, о которых говорил Валерий Михайлович, лаская случайных женщин, но всегда помним про монашку, перед тем, как взлететь в небо. (см. Приложение 1.)
Однажды в нашем клубе кончился бензин. Взлететь на спортивных планерах без самолетов-тягачей невозможно. В полуобщественном клубе, где все держалось на голом энтузиазме, найти единственного шофера, который имел допуск на
– Раз надо - значит надо. Сел и поехал. На посту ГАИ меня остановили.
– Ну и как... Арестовали?
– Да нет, постояли, поболтали, покурили. Они еще и проводили меня на машинах потом.
Позднее мы узнали, что там были у него знакомые ребята, но в любом случае он об этом не думал, ведь его ждали с бензином. И он его привез.
Нам даже выдали рабочую форму. Не летную, но все-таки рабочую. Лично у меня еще где-то валяется ватная телогрейка и ватные штаны для зимы. Рыцарев вышел на руководство СибВО и ему дали списанные танковые "робы". Я помню, как на аэродром заехала черная генеральская "Волга", и из нее действительно вышел генерал. Как потом выяснилось, это был командующий ВВС СибВО генерал Сафоненко. Увидев Рыцарева, он обрадовался, как ребенок. Под моросящим дождем мы с гордостью выполняли показательные полеты. Помню, как товарищ генерал задавал мне вопросы, когда я возился около своего планера, закрепленного за мной.
И все-таки рожденный летать ползать не умеет. Не знаю почему, но кто-то стал "перекрывать кислород" Валерию Михайловичу. Его стали частенько отстранять от полетов. Представьте себе такое для человека, который небо воспринимает как допинг. Он частенько стал возвращаться с аэродрома выпивший.
Вдруг он заболел и на месяц попал в больницу. А через месяц он умер. Вскрытие показало, что смерть произошла из-за цирроза печени следствие механического воздействия. Другими словами, ему ударили по печени. Друзья потом вспомнили, что он однажды обмолвился, что по пути с аэродрома в Бердске к нему привязался патруль, что называется, на ровном месте. Он им в сердцах что-то не очень вежливо ответил, и его ударили по животу.
...Около гроба в Институте теоретической и прикладной механики СО АН СССР стояли только мы, пацаны. Вокруг говорили: "Пусть около гроба стоят мальчишки, он им всю душу отдал".
Готовя этот рассказ, я спросил у Сергея Дубинина, который сидел напротив меня со скобой в поломанном позвоночнике после неудачной посадки во время полета по заданию МЧС (слава Богу, вырвался из пасти клыкастой!):
– Сергей, охарактеризуй Рыцарева одним словом.
– Бессилие и сила.
– ?!!....
– Бессилие защитить себя и громадная Сила, что бы помочь другим.
Такой же вопрос я задал Андрею Савиных. Он чудом остался жив (тоже вырвался) после столкновения с Сергеем Ковалем, который после этого спасал планер, но не спас самого себя.
– Одним словом не могу. Двумя могу.
– Давай двумя.
– ... Светлый человек.... Вообще, он остался у меня в памяти как веселый простой человек, с рыжей бородой, с рыжей шевелюрой, с вечной улыбкой на лице и постоянно с бычком "Беломора".
Когда
"Второго такого человека в Академгородке нет."
Согласен.
ТИХОМИРОВ.
Восьмидесятые годы развитого социализма. Все по блату (блат - в переводе с немецкого - "бумажка", "справка", это порождение не воров, а нашей Великой революции). И я с одноклассником, по блату, попал в секцию карате, что тогда было самым последним писком моды. Первую встречу с Сенсеем я не помню. Отложилось только одно - глаза, темно-синие и пронзительные, смотрящие сквозь тебя. Практически холодные. Больше никаких эмоций. Андрей Георгиевич знал, какие знания и кому можно давать, а кому нельзя. После прошедших лет я понял, что он был настоящим олицетворением Восточного Гуру. С него можно было снимать скульптуру, художественные фильмы. Образ сам воплощал себя, образ был своим воплощением. Это не голые слова. Сергей Филипенко, профессиональный художник, первый это заметил.
– Ты посмотри, у него идеальная фигура, плечи как у Столоне (правда, о Столоне мы тогда еще не знали, но сравнение точное), с него можно рисовать картины. А глаза какие! Большие, выразительные и проницательные.
Тренировки проходили по непредсказуемому закону, открывая всегда что-то новое. Сенсей мог нас собрать всех около себя, усадить в позу За-за (сидя на татами, ноги под себя, руки сжаты в кулаки и лежат на коленях) и два часа спрашивать нас о смысле жизни, о тех свойствах, которые получаем мы, владея этими знаниями.
– Я хочу, что бы Вы уяснили одну мысль - у Вас в руках теперь до конца жизни есть "пистолет", который никто и никогда у Вас не сможет отобрать, пока Вы живы. Помните об этом всегда, но всегда забывайте его применить. Одно ваше движение, неосознанное в непредвиденной экстренной ситуации, может привести к смерти человека, и неважно, заслуживает этого тот человек, или нет.
Часто он нам давал специальные виды дыхания, о которых я не могу ничего сказать дополнительно. Почему - несколько позже.
Однажды Сенсей приказал выучить стихотворение японских авторов. Я просидел целый день в библиотеке, и в итоге нашел красивое песне образное стихотворение о чем-то, типа "яблони в цвету, какое чудо". Кроме этого меня привлекли японские танки, стихи-трехстишия, сжатые в кулак одной мыслью-медитацией.
На тренировке Сенсей вызвал меня к себе, и я, видя, как другие в качестве наказания отжимаются по двадцать, тридцать-сорок раз, шел, уверенный в своем успехе. Когда я читал поэтический трактат о цвете яблонь, Сенсей внимательно слушал, застыв и смотря в одну точку. Его слова меня вогнали в дрожь:
– Плохие стихи. Двадцать раз отжаться.
– Сенсей, а можно еще одно?
– Рассказывай.
Я рассказал два танка. Они ему понравились и отжиматься мне не пришлось. За прошедшие годы мне приходилось со многими говорить о карате, о спорте карате, о методике и тактике тренировок. Но никто и никогда не учил японские стихи. Хотя, вообще-то не понятно, почему именно японские. Теперь, через прошедшие годы я могу сказать, что мне не понятно, чему нас учил Сенсей. Слава Богу, что этого не поняли и другие. Однажды, во время очередного философского занятия Сенсей сказал примерно следующее, дословно я не помню: