Синухе-египтянин
Шрифт:
Мне не хотелось спорить с ними, но я все-таки сказал:
– От кого вы хотите оградиться стенами и башнями, если не от Египта? Во времена ваших праотцов город действительно был свободным, но ведь вы проливали кровь и нищали в бесчисленных войнах с вашими соседями, которых вы и теперь ненавидите, а ваши правители чинили расправы, так что ни богач ни бедняк не мог найти у них защиты. Теперь вас охраняют от ваших врагов египетские щиты и копья, а законы Египта соблюдают права бедняков и богачей.
Но мои слова их раздражали, глаза у них наливались кровью, ноздри раздувались, и они говорили:
– Все египетские законы – дерьмо, а египетские боги нам противны. Если наши
– Непохоже, чтобы вы чувствовали себя рабами, – возражал я им, – вы же толстеете и похваляетесь, что ваше богатство растет благодаря глупости египтян. Будь вы свободными, вы грабили бы принадлежащие друг другу суда, ломали друг у друга фруктовые деревья и не могли бы с безопасностью для жизни ездить по дорогам своей страны.
Но они меня не слушали, а бросали свои подарки мне под ноги и уходили со словами:
– В сердце своем ты египтянин, хоть и носишь сирийские одежды. Каждый египтянин – тиран, он всегда поступает несправедливо, и хорош только мертвый египтянин.
Из-за всего этого мне больше не жилось в Симире, я начал собирать свои сбережения и приготовился уезжать, тем более что мне следовало встретиться с Хоремхебом и рассказать ему, что я видел в разных странах. Для этого нужно было ехать в Египет. Но я не торопился, ибо сердце мое охватывала странная дрожь при мысли, что мне случится еще раз испить воды из Нила. Пока время шло, настроение в городе изменилось, однажды утром в гавани из воды был вытащен египетский стражник с перерезанным горлом, это очень испугало сирийцев, они попрятались в своих домах, и в городе водворился покой. Но чиновники из египетского посольства не нашли убийцу, никто не был наказан, и горожане вскоре вновь открыли двери своих домов, стали разговаривать еще откровеннее и уже не уступали египтянам дороги, так что тем приходилось сторониться и ходить вооруженными.
Однажды вечером, в темноте, возвращаясь из храма Иштар, в который я иногда захаживал, словно жаждущий, который утоляет жажду водой, не глядя, из какого колодца, возле стены мне встретилась группа мужчин, которые сказали друг другу:
– А не египтянин ли это? Можем ли мы допустить, чтобы этот обрезанный спал с нашими девушками и осквернял наш храм?
Я отвечал им:
– Ваши девушки, которых правильнее назвать совсем иначе, не обращают внимания на внешность мужчины и его происхождение, они судят по весу золота, которое лежит у него в мошне, за что я их вовсе не осуждаю, поскольку сам хожу с ними веселиться и собираюсь делать это впредь, если мне захочется.
Тогда незнакомцы, натянув плащи себе на головы, набросились на меня, свалили на землю и стали бить головой о каменную стену, пока я не почувствовал, что умираю. Но когда они принялись меня грабить и стаскивать с меня одежду, чтобы бросить тело в воды гавани, кто-то из них увидел мое лицо и сказал:
– А не Синухе ли это, египетский врачеватель и друг царя Азиру?
Я это подтвердил, пообещав их убить и скормить их тела собакам, ибо голова у меня отчаянно болела и я был так зол, что забыл о страхе. Тогда они отпустили меня, вернули одежду и, натягивая на глаза плащи, разбежались, а я не понял, почему они так поступили, – ведь у них не было оснований бояться моих угроз, поскольку я был беспомощен и находился в их власти.
2
Но спустя несколько дней
– Вызови свои носилки, целитель Синухе, и поспеши за мной, ибо я прибыл из земли амореев, и царь Азиру послал меня за тобой. Его сын болен, и никто не знает, что с ним, царь мечется словно лев в пустыне и всем, кто к нему приближается, ломает руки и ноги. Возьми свой сундучок со снадобьями и следуй за мной, иначе я перережу тебе горло и покачу твою голову вдоль по улице.
– Твоему царю вряд ли будет польза от моей головы, ибо без рук она не сможет никого исцелить, – сказал я ему. – Но я прощаю слова, сказанные сгоряча, и следую за тобой. Не из-за твоих угроз, которые меня не страшат, а потому, что царь Азиру мой друг, и я хочу ему помочь.
Я велел Каптаху сходить за носилками и отправился за посланцем, ликуя в душе, ибо одиночество мое было столь велико, что я радовался даже встрече с Азиру, зубы которого когда-то покрыл золотом. Но радость мою словно ветром сдуло, едва мы добрались до ущелья, потому что там меня вместе с моим сундучком пересадили на военную колесницу и помчали на диких лошадях по каменистым горам. Я отчаянно кричал от страха, думая, что мне переломают все кости, а мой провожатый на своей усталой лошади остался далеко позади, и я желал ему сломать себе шею.
Когда мы промчались через горы, меня с сундучком швырнули из военной колесницы в другую, со свежими лошадьми, так что я уже не знал, стою ли я на ногах или на голове.
– Стервецы, негодяи, навозники! – только и мог я кричать возчикам и бить кулаками по спине на более гладких участках дороги, когда осмеливался оторвать руки от краев колесницы. Но они не обращали на меня внимания, продолжая натягивать поводья и хлестать лошадь, так что повозка прыгала по камням, и я думал, что колеса у нее отвалятся.
Благодаря такой спешке наше путешествие в землю амореев длилось недолго, еще до захода солнца мы прибыли в город, окруженный только что возведенными высокими стенами. По стенам ходили воины со щитами, но ворота для нас были уже открыты, и мы промчались через город под рев ослов, крики женщин и плач детей; наши колеса с хрустом давили глиняные горшки, а корзины, наполненные фруктами, разлетались с треском, ибо возницы не смотрели, на кого они наезжают. Когда меня спустили с колесницы, я уже не мог ходить, я шатался как пьяный, так что слуги промчали меня во дворец Азиру, поддерживая под руки, а рабы летели за мной с моим сундучком. Но едва мы успели добежать до дворца, где за первыми же дверями громоздились щиты, кольчуги, стрелы и увенчанные львиными хвостами пики, как навстречу мне выскочил Азиру, орущий, словно раненый слон. Одежды на нем были разорваны, волосы посыпаны пеплом, а лицо расцарапано до крови.