Синяя Птица. (Трилогия)

Самойлова Елена Александровна

Дриада подсела ко мне поближе, и мы с ней вместе стали перебирать желтоватые листки, исписанные неровным, корявым почерком, пытаясь разобрать написанное. Честно говоря, когда я осмыслила текст, накарябанный на выуженном наугад из пачки пергаменте, меня разобрал нервный смех, плавно перетекающий в почти истерический хохот. На первый взгляд казалось – простенький заговор, вроде бы кое-где даже распространенный, но то, что Анисимом приписывалось как обязательное к исполнению, вызывало один-единственный вопрос: неужто это кто-то соблюдал?!

Ланнан

заглянула в листок, который я едва удерживала в подрагивающих от смеха руках, и довольно присвистнула:

– Экий Анисим затейник-то оказался! Заговор – ерунда ерундой, но вот обряд, который следовало бы пройти… Интересно, сам придумал или списал у кого? – Дриада вытащила из моих пальцев пергамент и принялась зачитывать вслух. Н-да, ей бы указы государя озвучивать. – Итак, первая рекомендация: «О, безвинно страдающая…» Хм, становится понятно, для чего это все придумывалось.

– Подтверждаю, последнюю дырку в женской бане еще летом закрыли тяжелой доской. – Элия сняла с огня котелок и отставила в сторонку, давая мятному отвару подостыть и настояться. – Бабы жаловались, что дует, да и жара меньше становится.

– Вот и результат – рекомендация номер раз. «Выйти на ранней заре во чисто поле нагишом»…

– Да-да, так и рисуется мирная картина. – Знахарка подсела к нам поближе, расплетая длинную с проседью косу. – Раннее утро, птицы еще спят, над единственным на всю деревню ржаным полем медленно и величаво стелется прохладный туман…

– Тогда уж ледяной – дело-то и осенью может быть, и ранней весной, – вставила я.

– Не принципиально, – отмахнулась Элия, продолжая вдохновенно расписывать красоты местного края. – Так вот, в поле тишь да гладь… ни одной дуры не видать – и тут появляется одна такая. Голая, воровато оглядывающаяся по сторонам и сжимающая в руках заветную бумажку с «ключом к исцелению». Ланнан, что там дальше надо сделать?

– Три раза на овсе перекувырнуться, – охотно подсказала едва сдерживающая смех дриада. Мне-то что, я и так уже полулежала на столешнице, представляя себе эту мирную картину в Бобруйских Хатках.

– А, тогда баба еще и охапкой овса прикрывается, поскольку на ржаном поле взять овес неоткуда, кроме как с собой принести. Будем считать, что кое-как она эту скромную охапку расстелила как-нибудь, и ей предстоит следующая задача – три раза перекувырнуться через голову так, чтобы попасть на разложенный овес, – знахарка выудила простенький деревянный гребень из кармашка на переднике и принялась расчесывать длинные пряди. – Будем считать, что ей это удалось и никто не пострадал, за исключением вытоптанной ржи в середине поля. Дальше-то чего?

– Сорвать охапку примятых овсяных колосьев… – хихикнула Ланнан.

Я попыталась понять логику человека, предлагавшего рвать овес на ржаном поле, но вскоре оставила это безнадежное занятие. Быть может, он надеялся на то, что где-нибудь ближе к краю кто-то случайно просыпал

немного овса на хорошо удобренную землю.

– На ржаном поле. Прелестно. И?

– Обтереться ими полностью и подвесить на дереве.

– Автора рецепта? – все-таки не удержалась я.

Ланнан с преувеличенной серьезностью пробежалась взглядом по кривоватым строчкам.

– Если бы. По тексту выходит, что вешать на дереве надо овес, сорванный на ржаном поле.

– Элия, а у вас поблизости делянки с дурман-травой точно не водится? А то похоже, что Анисим туда регулярно наведывается… Фантазию неуемную подпитывает. – Я наконец-то отсмеялась, отодвигая стопку «шедевров» и выпрямляясь на лавке.

– Хочешь сходить туда же? – хмыкнула знахарка, начиная переплетать косу заново. У меня на это ушло бы полчаса, а Элия плела пушистые, вьющиеся волосы не глядя – и коса выходила ровная, аккуратная, как пшеничный колосок.

' – Не-е, пусть он эту болотную траву сам курит. Главное, чтобы ни с кем ею не делился, а то жить страшно будет…

– И не говори, – улыбнулась Ланнан, аккуратно складывая разъехавшуюся в который раз стопочку «рецептов» и пододвинула ее поближе к Элии. – Как вы с Анисимом этим уживаетесь в одной деревне? Небось возмущается, что ты у него болящих отваживаешь?

– Первое время пробовал, но потом понял, что лучше не пытаться стать самой большой лягушкой на этом маленьком болоте, потому как отвечать в случае чего придется в полной мере. Да и муж мой в тот год меня навещать приезжал… а с ним даже Дикой Охоте считаться приходится, – вздохнула Элия, поднимаясь с лавки и убирая «рецепты» на книжную полку.

– Твой муж такой сильный волхв? – удивилась дриада, беря с глиняного блюда пирожок. – Тогда почему ты живешь здесь?

– Он не совсем волхв. – Женщина тепло улыбнулась, глядя на пляшущее в печи пламя и доставая с верхней полки огарок свечи. – Он тот, кто защищает, вот и все. Наши дети уже давно выросли и бродят по свету, как и их отец когда-то в молодости, а мне захотелось пожить в тихом месте… подумать… отдохнуть наконец. В надежде дождаться того дня, когда мой муж перестанет принадлежать всему миру… и останется только моим.

Элия подошла к окну, единственному во всем доме, которое закрывали не ставни, а тонкие пластинки прозрачного горного хрусталя, и поставила зажженную свечу на широкий подоконник. Погладила кончиками пальцев холодное стекло.

– Каждый вечер я жду его возвращения… и оставляю для него горящую свечу на подоконнике, чтобы было легче найти дорогу домой. Чтобы он знал – здесь его по-прежнему любят и ждут. Как и много лет назад… Я надеюсь, что он все-таки вспомнит обо мне, когда его долг перед миром будет выполнен, а до тех пор я буду жить здесь. Он всегда возвращается, и какая разница, что иногда между встречами пролетают годы – я знаю, что когда-нибудь он вернется, чтобы больше не уходить.