Синяя Птица. (Трилогия)
Шрифт:
Почудилось, будто бы потолок, а затем и крыша избушки раздвинулись, открывая серое небо, сплошь затянутое тучами, и в седых завитках промелькнуло красивое лицо облачной девы. В ушах зазвучали сотни голосов, тысячи мыслей, перед глазами замелькали строчки прочитанных не мной книг… Знания, по крупице собираемые Лексеем Вестниковым в течение его слишком долгой для человека жизни, обрушились на меня нескончаемым потоком обрывков слов, мыслей, фраз, складывающихся в единое целое понимание.Миг озарения, когда в этом мире все становится просто и понятно…
Зазвенел, ударившись о доски пола, выпавший из моей руки потускневший серебряный черпачок.
Постепенно
И безжизненно упала поверх одеяла иссушенная старостью рука Лексея Вестникова. Я отрешенно смотрела на нее, не решаясь коснуться. Пусть даже я точно знала, что смерть – это еще не конец, что есть еще что-то даже за Гранью, но…
Я осторожно закрыла потускневшие, ставшие похожими на стекляшки глаза наставника. Смахнула со щеки горячую слезу и накрыла лицо волхва висевшим у изголовья кровати белоснежным полотенцем с немного кривовато вышитыми лошадками – когда-то я на этом куске беленого льна училась вышивать, получилось так себе, но Лексей, как ни странно, был рад этому подарку больше, чем дорогим подношениям зажиточных горожан…
Вот и все. Я теперь действительно сама по себе.
Легкой тебе Дороги, отец…
ГЛАВА 15
В горнице было удивительно, неестественно тихо. Даже дрова в печке не потрескивали, а саламандра сидела у приоткрытой чугунной дверцы, уныло опустив пышущий жаром хвостик и не пытаясь выбраться на волю. За окном медленно спускались сумерки, а я сидела, бессмысленно вертя на пальце перстень Лексея Вестникова и неотрывно глядя на затухающий огонь в печи. Слез почему-то не было, как и злой скорби, только камнем лежащая на сердце тоска, стряхнуть которую не получалось. Ветерок молча пристроился рядом со мной на скамейке, положив вихрастую голову мне на колени, а я машинально перебирала кончиками пальцев непослушные пряди, чувствуя, как тоска становится все невыносимее.
Тихо скрипнула дверь, ведущая из горницы к жилым комнатам, и на пороге появился серьезный, сосредоточенный Ладислав, на ходу вытирая руки льняным полотенцем. Он неторопливо подошел к нам и легонько коснулся ладонью моего плеча.
– Я все сделал, как ты просила.
– Спасибо… – Я подняла на него усталые, сухие глаза. – Я сама бы… не смогла, наверное.
– Похороны все равно придется проводить тебе. Я, к сожалению, магией огня не владею, а хоронить Лексея в землю даже я отсоветую. Слишком уж это неопределенная участь получается, да и беспокойная временами…
– Знаю… – Я отстранила своего ученика, поднимаясь с лавки. – Побудьте здесь, я пока схожу гляну, как там Данте… а там уже и проводим наставника…
В комнате, которая раньше была моей детской, сейчас было довольно темно и тихо, несмотря на распахнутые настежь ставни. Первый морозец уже разрисовал пластины горного хрусталя на окнах причудливыми узорами, превосходя самое искусное плетение, какое только может быть создано руками кружевницы. Белые узоры на темных пластинах едва заметно мерцали в пламени свечи, стоящей на подоконнике – единственного источника света в комнате, – переливались, словно присыпанные алмазной крошкой, и сияли, будто бы перекликаясь с золотистыми искорками в моем, теперь уже моем, перстне ведуна-наставника.
Данте лежал на кровати, до подбородка укрытый теплым лоскутным одеялом. Его грудь мерно поднималась и опускалась в такт неслышному почти дыханию, черты лица казались чересчур заостренными, а под глазами все еще не исчезли темные полукружия, в первые несколько часов после рассвета делавшие Данте похожим на выходца с того
Я переставила свечу с подоконника на сундук у изголовья постели и уселась на ее краешек, взяв теплую руку аватара в ладони. Толчки крови в запястье, еще утром почти не ощущавшиеся, сейчас были сильными и ровными. Он все же приходит в себя. Не может не прийти. Слишком уж он сильный, слишком упрямый…
– Только попробуй не очнуться, слышишь? – шепнула я, сдавливая его ладонь. – Я тебя не для того вытащила из призрачной свиты, чтобы ты изображал тут сказочного спящего царевича…
Данте, разумеется, не ответил, а я не удержалась и осторожно обняла его, положив голову ему на грудь, напротив сердца, вслушиваясь в размеренный, ровный стук. В его волосах стало гораздо больше седины – если раньше была лишь одна ярко-белая прядь у левого виска, то сейчас тонкие серебристые нити появились по всей голове, оттеняя черноту волос. Когда я поутру помогала Ветру перетащить Данте с тюфяка у печи на кровать в комнате, то мне страшно было на него смотреть. Право слово, я боялась, что он начнет изменяться прямо у меня на глазах, как призраки, что скакали с ним бок о бок в свите Черного Охотника, – те только на первый взгляд казались похожими на себя прежних. Что там было на самом деле, я не знала и знать не желала… но страх, что аватар так и не выберется на поверхность глубокого, вязкого, как самое топкое болото, сна, больше походившего на смерть, так никуда не делся. И не денется, пока я не загляну в его черные с серебряными искорками глаза, напоминающие о далеком звездном небе зимней ночью, и окончательно не поверю, что он жив.
– Не представляешь, насколько ты мне сейчас нужен… – еле слышно всхлипнула я, уткнувшись лицом в грудь аватара, накрытую одеялом. – Как мне сейчас нужно, чтобы ты был рядом, как тогда, в Вещих Капищах… Я так устала, ты просто не представляешь. Мне кажется, что еще немного, еще чуть-чуть, и я сломаюсь. Ну очнись же… пожалуйста…
В ответ только тишина и потрескивание фитилька свечи. Я села, вытерла лицо рукавом рубашки и поправила одеяло, накрывающее аватара. Он выкарабкается, я знаю. С каждой минутой его сердце бьется все увереннее, руки все теплее. Я знаю, что ему снится тот же сон, что и мне ночью, – бесконечная дорога через туманные дали. Просто мое блуждание оказалось чуточку короче, но ведь я не пребывала неизвестно где вместе с призрачной свитой в течение нескольких дней. Остается только надеяться на то, что свой путь Данте отыщет как можно быстрее. Жаль только, что сейчас он не откроет глаза, не улыбнется мне чуточку горько и устало, не прижмет к жесткому, надежному плечу, позволяя излить тоску, разъедающую душу вернее, чем ржавчина добрый клинок. Не даст почувствовать, что осталась у меня та незыблемая опора, которая поддержит и примет меня такой, какая я есть. Со всей моей печалью, тоской. С истерическими нотками в срывающемся от плача голосе. Примет и поможет исцелиться, отпустить от себя все накопившееся для того, чтобы провалиться в сон без сновидений и очнуться с радостной мыслью «жива!».
Я поднялась и вышла из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. У меня есть еще один долг, который я обязана отдать здесь и сейчас. Странное дело, но почему-то стало спокойнее. На плечо словно легла до боли знакомая теплая рука – невесомая, неощутимая. Будто душа моего наставника все еще кружила птицей над уже остывшим телом, прощаясь со всем, что было дорого при жизни, и по мере сил стараясь в последний раз ободрить и поддержать. Лексей передал мне свои знания, а вместе с ними – частичку самого себя, своей уверенности и спокойствия. Его уже не было в мире живых, но и Грань до похорон он не переступит…