Синяя жидкость
Шрифт:
– Ты, конечно, большой ученый, Керти, может быть, даже нобелевским лауреатом станешь. Но при всем твоем таланте эту механику тебе не понять. Шерифу было глубоко наплевать на Лу Синя, он с удовольствием засадил бы его в клоповник. Но ведь шериф - выборная должность. А кто его знает, с кем связан китаец? Заключая подряд со строительной конторой, никогда нельзя быть уверенным, что подпись на контракте ставит не подставное лицо. Конечно, не шериф заключает контракты, но где гарантия, что, выстрелив по жуликам, не попадешь в мэра? А он твой начальник, и те, кто ставит мэра, организуют и избирательную кампанию... Короче, политика и бизнес так переплелись, что их невозможно отделить друг от друга А- это стало настолько очевидным для всех, что газетчики уже стесняются писать такие прописные истины. И за незаметным кабатчиком наверняка стояли сильные люди. Лу Синь отнюдь не стал бы их выгораживать. В таких кругах железный
Кертис чуть усмехнулся и отпил из своего бокала. Он подумал о том, что аксиома Брауна, пожалуй, универсальна. В научном мире не менее сложная картина, и политика с бизнесом здесь тоже тесно спаяны. Сейчас, когда открытие новых природных закономерностей мгновенно воплощается в реальные технические изделия, приносящие баснословный куш... Короче, эпоха ученых "не от мира сего" канула безвозвратно.
Труп Фрашона, конечно, не нашли. Наивно было бы думать, что убитого будут прятать здесь. Да полицейские так и не думали. Зато Лу Синь был предупрежден. И без протеста согласился заплатить штраф за незаконное содержание рулетки. Да и у шерифа оказались развязанными руки. Если теперь Лу Синь и те, кто стоит за ним, не успеют спрятать концы в воду, пусть пеняют на себя. Но то, что произошло дальше, никто не смог бы вообразить. Лу Синь спокойно сел в полицейскую машину, чтобы отправиться в суд, где должны были оформить штраф. Он да двое полицейских, один из которых за рулем. Дика в эту машину не взяли, и он пристроился во вторую, где был только водитель. Еще трое полицейских остались в кабачке. По дороге Дик составлял в уме фразу, открывавшую репортаж. Первая фраза - всегда самая трудная. Она должна прочно подцепить читателя на крючок и не отпускать его до конца. И, увлеченный поисками слов поэнергичнее, он даже не понял сначала, что это за сухой треск разорвал ровный гул улицы. Словно очередь из крупнокалиберного, машинально подумал он, вспомнив Вьетнам. И лишь потом, когда передняя машина, странно вильнув, врезалась в мчащийся навстречу грузовик, понял, что это и в самом деле была очередь из крупнокалиберного. Кто-то с безумной смелостью прошил пулями всех сидящих в машине прямо из толпы, валившей по тротуару.
– А в это время в кабачке происходило самое загадочное, продолжал Дик.
– Я уже говорил, что когда посетителей вышвырнули на улицу, в помещении остались трое полицейских. И если учесть, что в первой комнате, со стойкой, полки ломились от бутылок, а фараоны, как известно, не отличаются особой щепетильностью по части незаконного присвоения спиртного, то обстановка для экспроприации чужой собственности была самая подходящая. Этим и воспользовался Фрашон...
– Кто?!
– изумился Кертис, чуть не выронив бокал. На мгновение он даже утратил свой репрезентабельный вид, но только на мгновение.
– Ну да, Фрашон. Никто и не думал его похищать, Все это было тонко разработанной многоходовой комбинацией. Но, как это нередко бывает, она лопнула от непредвиденной случайности. Один из полицейских, оставшихся в кабачке, недавно перенес сердечный приступ - бывает такое и с полицейскими - и временно капли в рот не брал. Зато взял Фрашона, который проник в заднюю комнату и, стоя на стуле, тянулся к картине. Так с картиной его и доставили в управление.
– Мозги сломать можно!
– задумчиво протянул Кертис.
– Что же такое было в этой картине, если изза нее пошли на такой маскарад с убийством?
– Именно этот вопрос я и задал себе. И уговорил шерифа впустить меня на пару часов в холодную, куда поместили Фрашона. Ему предъявили обвинение в мелком жульничестве, поскольку даже для полицейских было ясно, что картина никакой художественной ценности не представляет. А к мелкому жулику репортера впустить можно. Конечно, это было против правил. Но шериф был мне обязан: незадолго до этого я тиснул голубую информацию о том, как он с риском для жизни взял шайку рэкетиров. И это была истинная правда или почти правда, поскольку рисковал не один шериф, а еще и десяток его парней. Но дело не в этом. Наверное, идти с кольтом против озверевших бандитов проще, чем задевать некоторых добропорядочных граждан, и я намекнул об этом шерифу. Вот так меня и заперли с Фрашоном на два часа, но этого оказалось достаточно. Никогда не видел более перепуганного человека. Он как начал трястись, услышав про смерть китайца, так и не переставал все время, что я был рядом. А трясло его так, что все звенело и зубы, и глаза, и волосы. Минут сорок он убеждал меня, что ни в чем не виноват, что его обманули... В общем, история запутанная, и я не все в ней понял. Отец Фрашона служил лаборантом в известном фармацевтическом концерне Прайса. Сын хозяина концерна после поездки в Азию - не то в Японию, не то куда-то еще - привез эту картину, которая
– Поэтому ты столько лет и молчал?
– Если бы я был таким умным! Но разве репортер имеет право молчать? Я пошел по следам тех, кто натравил Фрашона сыграть эту комедию. И вышел на самого хозяина картины мистера Генри А. Прайса. Ты знаешь, Керти, я не робкого десятка, во Вьетнаме не сгибался под пулями, но Прайса я испугался. Вид у него страшный. А характер еще страшней. Вместо того чтобы дать мне интервью, он начал швырять в меня стулья. Естественно, мне это не понравилось. Кончилось тем, что мы подрались. Он меня одолел и спустил с лестницы. А потом началась охота...
– На тебя?
– Разумеется. Эта организация действовала четко. Пока я добрался до меблирашек, где жил, на меня дважды нападали, один раз с ножом, другой - с пистолетом. Чудо, что оба раза я увернулся. Зато понял: пора смываться. В чем был, потому что в комнате меня наверняка ждали.
– Рад, что тебе удалось удрать.
– Но не раньше, чем я описал всю эту пакостную историю. Двинув в зубы парню с пистолетом, я вскочил в такси и кинулся в порт. Там меня никак не могли достать, потому что я знал все заксулки. И, сидя на земле между контейнерами, я написал репортаж. Его опубликовали на следующий день, но я уехал из Фриско еще раньше. Даже гонорар не успел получить, о чем до сих пор жалею.
– А Фрашон?
– По официальной версии, в ту же ночь он бежал из каталажки. Картина тоже исчезла. С тех пор прошло много лет, и я о них ничего не слышал.
– А скажи-ка, Дик, - Кертис откинулся на спинку кресла и вытянул ноги, что для него было совсем уж вольной позой. Этот Фрашон ничего не говорил о кладбище скелетов и о стрелах, зажигающих черные пальмы?
– Об этом ему упоминал отец со слов хозяина: что-то такое он расшифровал в картине. Но то ли не до конца, то ли те захотел всего открывать лаборанту. В общем, с этим пока полная неясность.
– Такая же, как с Таникавой, - усмехнулся Оливер.
– Сегодня принесли первые анализы.
– Ну и что?
– Дик так и подался вперед.
– Ничего. Все в норме. А между тем он стал совсем другим человеком.
– В каком смысле?
– В самом прямом. Другим человеком. Его организм теперь живет по другим законам, только мы еще не знаем - каким.
– Конкретнее, Керти, конкретнее.
Оливер пожал плечами.
– Трудно сказать. Возможно, он стал бессмертным. Нет, я не шучу, Дик, и учти: это все - не для печати. Я читал твой репортаж из Японии, где ты упоминал о его пониженной чувствительности к боли. А теперь мы обнаружили, что его невозможно ранить. Легкий порез у него затягивается без следа за полторы минуты, серьезная рана - за полчаса.
– А голову ему оттяпать вы не догадались?
– Не считай нас за идиотов, - Кертис криво усмехнулся. Мы и не думали его резать. Просто он повесился в своей камере...
– Как?!
– Традиционным способом: разорвал простыню на полосы и скрутил веревку. И висел несколько часов. А когда его вынули из петли - ожил. В противном случае зачем бы мы сюда прилетели?
Дик залпом осушил свой бокал.
– Теперь я понимаю, почему в вашей команде ребята из ЦРУ, - задумчиво протянул он. Кертис не ответил. Он поднялся с кресла и зашагал по комнате, задерживаясь у окна и вглядываясь в тревожную душную ночь. Но даже в волнении он не потерял своей элегантной осанки. И Дик с завистью подумал, что есть же. люди, которые рождаются готовыми аристократами. Воспитывать их не надо: это у них в крови. Наверное, Джейн не ускользнула бы от Кертиса среди ночи. А вот его учи не учи - плебейские замашки не вытравишь.