Сион нечестивых
Шрифт:
— Нет. А ты?
— А я видела, — ответила Иллка, — мне тринадцать лет было, и я гостила у бабки в соседней деревне. Кто-то из мужчин той деревни по глупости своей убил городского чиновника, который приехал школу инспектировать. Не знаю, в чем причина была, да и не имеет значения. Убил инспектора и затаился. Городские полицию сперва прислали, или как они там называются. Те порыскали, порыскали, да никого найти не смогли, тогда предложили деревенским выдать убийцу или пригрозили, что сафари тут устроят. А деревня небольшая — человек четыреста вместе с детьми и стариками там было.
— Было?
— Было, — ответила она и присела рядом с ним. — Родственники все меж собой,
— Бронетранспортеры и БМП, — с видом специалиста поправил ее муж, но она только покачала головой:
— Солдаты оцепили деревню. А их старший проехал по центральной улице на танке и приказал всем девочкам до шестнадцати и мальчикам до двенадцати лет собраться у полицейского участка, он как раз у въезда был. Я идти боялась, но бабушка меня чуть ли не силой вытолкала, сказала, чтобы бежала туда. Документы мои мне в сумку засунула. Не все своих деток городским отдали, многие побоялись. Меня сначала солдат обратно отправить хотел, не мог поверить, что мне тринадцать. Я постарше выглядела, но документы посмотрел, на руку мне прибором посветил и приказал в участок заходить. Тридцать две девочки и двадцать мальчиков. Совсем маленьких городские с матерями пропустили, но таких мало было.
— Сканером отпечатки сверял, — Башким не переставал умничать, а Иллка почему-то с каким-то облегчением продолжала рассказ.
— Я на втором этаже у окна оказалась. Участок на пригорке стоял, так что вся деревня, как на ладони. Старший их на танке вернулся, окно открыто было, а английский я уже тогда на слух понимала. Сказал, что еще минут двадцать подождут, а потом будут начинать. Мамочка одна с грудничком рядом со мной сидела, тоже это услышала и рыдать давай. Я тогда сразу не поняла, чего она в слезы-то. Я думала, что они с обыском по домам пойдут, но все было иначе.
Из грузовиков высадилось сорок солдат. Те, которые в оцеплении были, на тех форма серая была, а эти в черном всем. На головах каски железные, очки темные, винтовки чудные такие, на ружья обычные не похожи. Вот и прошли десять минут. Тогда старший скомандовал, что, мол, сафари объявляется открытым и приступайте. Слово такое я слышала раньше от взрослых, понимала, что означает оно что-то плохое, но вот что именно представления не имела.
— Ты так долго еще никогда со мной не говорила, — муж был удивлен.
— Пошли эти солдаты в черном в деревню. Не толпой, а на группы разделились по четыре человека, но так, что видели соседние.
— И что? Никто даже не попробовал….
— Попробовали. Они и двадцати метров до первого дома дойти не успели, как по ним деревенские стрелять начали. Двое даже упали, но тут же встали.
— Бронежилеты у городских, конечно, хорошие.
— Наверное, но стреляли как-то вяло по ним и по одному выстрелу. В первый дом две группы зашли. Медленно так, осторожно, а потом они оттуда, как ракеты выскочили в давай по соседним домам из ружей своих скорострельных стрелять. Только вот били они без промахов, в отличие от деревенских. Остальные тоже в дома заходили и быстрее становились. Зашел обычный человек, а вышел — вихрь. А одна группа даже в дом заходить не стала, во дворе дома одного две старухи сидели, так они им шеи ножами порезали и кровь оттуда пить стали.
— Ну, все как имам и рассказывал.
— Дальше их несколько мужчин деревенских, с десяток где-то, задержать попытались. С ножами и топорами, так
— Да. И что?
— Стрелять-то в них стреляли, да после кровушки верткие они стали, так что ни в кого не попали. А солдаты, которые крови напились, всех поубивали. Не разбирали, кто женщина, кто мужчина, ни по возрасту сортировать не стали. Кого из винтовок стреляли, а кого и просто руками. Я видела, как солдат ударил женщину одну, толстая такая, крупная, в грудь, так его кулак у нее из спины вылез. Запомнилось, потому что долго он его обратно вытаскивал. А она мертвая почти с минуту простояла, пока он возился. Мамочка та с грудничком, что рядом со мной сидела, белой стала. Выла страшно, так что старший городских распорядился ей какое-то лекарство дать и от окна ее убрали.
— И никому убежать не удалось?
— Почему же. Десятка два в лесок прорвались, так это даже городских раззадорило. Старший их улыбался. Сказал, что корм резвый попался.
— Корм! — воскликнул Башким. — Они нас так и называют. Мы для них корм, который еще и кормить не только кровью своей может, но и руками еду выращивать.
— Они потом все смеяться начали, у некоторых вся одежда и лица в крови были. Я глаз отвести не могла. Они не люди, не сербы. Как с такими бороться? Двадцать минут — и нет деревни. Они даже оружие не стали искать и отбирать.
— Их можно убить. Это не вампиры из сказок и кино, — неожиданно серьезно заявил Башким, — они не вечные, обычный человек может с ними справиться. Не надо крестов или осиновых колов.
— Их уже не меньше, чем нас. Они заводят большие семьи. И их боится весь мир за Барьером.
— А что с твоей бабушкой?
— С бабушкой? Когда солдаты уехали мы вернулись в свои дома. Моей бабушке повезло. Ее застрелили. Из нее не пили кровь. Просто один выстрел. Многих такая удача обошла стороной.
— Зачем ты сейчас вспомнила об этом?
— Я хочу сказать тебе, что подумай о детях. Я тебе не нужна, это я знаю, но детей ты наших любишь. О них подумай. Тебя и меня за эти бумажки на ферму заберут, а они сиротами станут. Такого ты хочешь?
— Никто ничего не узнает до момента… — он осекся, так как понял, что сболтнул лишнего.
— До момента восстания, — продолжила за него Иллка. Она хоть и не очень умная, но и не полная дура. — Тогда ты можешь не беспокоиться за детей. Приедет много солдат на танках, и всех убьют. Никаких ферм. Просто перебьют всех. Ладно, спи спокойно, муж, раз все решил за нас.
Она встала с кровати и пошла к выходу из комнаты, но он догнал ее и осторожно повернул к себе:
— Ты же не станешь никому рассказывать? Даже Арджун?
— Нет, не стану, — но она ждала от него не этих слов. Все ее усилия бесполезны. В голове Башкима власть имеет не здравый смысл, а смесь из лозунгов и религиозных изречений.
— Вот и хорошо, а фотографии и книжки я спрячу. Хорошо спрячу.
«Фотографии, книжки», — она была права. Он таскал в их дом запрещенные вещи уже не первый раз. Иллка с горечью подумала, что полностью погрузившись в работу, пропустила эти моменты. Но не обыскивать же его каждый раз, когда он куда-то выходит один. Ей стало интересно, а не лежит ли где-нибудь в его комнате винтовка или граната. Но какой смысл спрашивать. Ничего, она выберет момент, когда он уйдет из дома один и перевернет его комнату верх дном. Иного выхода не оставалось.