Сирахама
Шрифт:
«Светила» поблекли — поняли, что их только что очень корректно послали, отказавшись от дальнейшего сотрудничества, заплатив хоть и немало, но несоизмеримо, на порядки, меньше, чем стоило бы предложенное ими лечение.
А потом Кэнсэй стал действовать.
Что там было у «светил»? Полный покой? Акисамэ, ты тут какую-то тележечку показывал? И вообще — покой нам только снится! Да, Реночка?
Что там еще было? Вот эти и вот эти лекарства? Та-а-ак… берем ручку и вычеркиваем… семьдесят процентов. Доченька, ты ж потерпишь,
Что еще? Только позитивное настроение, ограничить встречи со сверстниками, обрубить интернет, убрать телеканалы с новостями дабы не расстраиваться? Отлично! Реночка, золотце, Кенчик тебя вечером на тренировку отвезет — посмотришь, как мы его гонять будем! Или он — нас… Или Старейший — его… Или Старейший — нас… В любом случае — позитивное настроение и ничего, кроме позитивного настроения!
— Кенчи… — Вздохнул Акисамэ. — Опять ты… Да еще и с Ренкой. Ко мне скоро можно будет с оркестром подходить… во имя Луны.
— Кхм… — Я сделал вид, что не понял причин его огорчения. — Извините, Акисамэ-сэнсэй! Я неправильно сформулировал вопрос. Я хотел спросить: для чего предназначена эта куча камней?
— Щебень. — Акисамэ тоже сделал вид, что его огорчила именно постановка вопроса, а не внезапное появление ученика из-за спины. — Если быть точным, то это — щебень, а не куча камней. Гранитный щебень крупной фракции от 150 до 400 миллиметров. Используется в декоративных целях — заборчик отделать, бассейн облицевать…
— А…?
— А конкретно эта «куча камней», Кенчи, была заказана Старейшим со словами: «тут Кен-чан жаловался, что у нас на территории камней маловато… Ну, пусть теперь не жалуется, хо-хо-хо!» Так что это я должен спрашивать: Кенчи, для чего предназначена эта куча камней? М? Или, выражаясь понятным тебе языком: Кенчи, «а что это»?
Весьма довольный собой, мастер джиу-джицу присел и поставил статуи на песок площадки, спрыгнул с макушки третьей статуи и направился к колодцу:
— Занесите фигурки глубокоуважаемого Гаутама-сама в мою мастерскую. Не затруднит, Кенчи?
— Ни капли, Акисамэ-сэнсэй!
Я поставил тележку с Ренкой на тормоз, взвалил одну из статуй на плечо и двинулся в сторону мастерских…
— Кееенчиии… — Вкрадчиво позвал Акисамэ.
— Да, сэнсэй? — Пропыхтел я из-под статуи.
— Я что тебе сейчас сказал?
— Отнести глубокоуважаемого Гаутама-сама в вашу мастерскую, сэнсэй!
— Я сказал, «занесиТЕ»! — Акисамэ улыбнулся «лисой».
– Ponyatno, tovarisch Сирахама?
— Понятно, сэнсэй!
Я снял тележку с веселящейся Ренкой с тормоза и очень-очень аккуратно двинулся в сторону мастерской. Тележку я толкал одной рукой, а другой — пытался удержать тяжеленную фигуру Будды на плече. И дело не в том, что она очень тяжелая, а в том, что очень сильно перевешивала…
— Кен! — Давилась от смеха Ренка. — А давай я возьму статую, а ты возьмешь меня!
— Пф!
— А я не стала бы вообще брать статуй! — С другой стороны шла Миу и несла третью статую. — Но от последнего пункта я бы отказываться ни за что не стала бы!
— Ёрочка, ти таки посмотри, как тут эксплуатируют наших деток! — Послышался сзади незнакомый женский голос.
Мы застыли и повернулись назад… На всякий случай я загородил Ренку и собрался метнуть «Гаутама-сама»… в противника.
Сзади на энгава второго додзе стояла хрупкая маленькая женщина с очень красивым и очень-очень знакомым лицом. Китайский белый костюм исключительно шел к ее тонкой почти мальчишеской фигурке. Две длинные косички с крупными кольцами на концах дополняли картину. Чуть склонив голову на бок она рассматривала нашу кавалькаду, груженную статуями Будды.
— Я таки готова гарантировать, что за тяжелую работу бедные детишки не получат и цента! — Продолжала возмущаться женщина. — Ну, от этой варварской Японии иного и не ожидалось. Эксплуатация детского труда, ви только посмотрите!
Сзади неожиданно запульсировал цветок эмоций Ренки. Я сбросил статую на песок и развернулся, уже понимая по радостным эмоциям Ренки, что драться не нужно.
— Ой, Соечка, ну шо ти вечно всякие глупости и неважности смотришь! — Ворковала другая женщина, обнимая Ренку. — Лучше оцени, какой прокачанный моторчик у колясочки нашей Реночки!
— Мамочка! — Попискивала Ренка. — Мамуль!
Насколько я понял, мы имели честь видеть знаменитых «кошечек и птичек» мастера Ма.
Ма Сой. Знаменитая киноактриса. Старшая Жена Кэнсэя.
Ма Ёру. Исключительно красивая во всех местах женщина. Младшая Жена Кэнсэя.
— Мамулька! — К объятьям присоединилась Миу. — Как хорошо, что ты приехала!
О чем-то они там лопотали, бормотали, смеялись и, кажется, даже всплакнули пару раз… Одновременно. Статуя, которую несла Миу, была аккуратно поставлена на песок, в отличие от моей, небрежно брошенной.
— Кенчи, да они ж вылитые… — Мисаки крутила головой, восторженными глазами рассматривая то одну, то другую жену Кэнсэя. — Даже глаза оранжевые-ня! Ой, и прическа в две косички! С колечками! Ай, да мастер Ма!
Честно говоря я и сам рассматривал женщин с огромным интересом. Разумеется, в основном я рассматривал мать Ренки. Ёру была в черном ципао, что при ее выдающейся груди смотрелось… вызывающе провокационно.
«Ну, не удивительно, что она легко смогла выкормить и Ренку, и Миу… Вон какие… кормушки!»
«Малыш, зависимость количества молока от размера груди — миф! Но формы… формы выдающиеся, да! Но, главное, как все пропорционально… сделано!»
«Старик! Я не понимаю Кэнсэя! Что он тут делает при таких-то женах-красавицах?!»