Шрифт:
Пролог
— Я до конца жизни буду вспоминать эту весну! Я не знаю почему, Мишель, не знаю, что меня заставляет прощать все обиды и вспоминать то время с любовью и благодарностью… Такие закаты… Такие дни! Знаешь, я никогда… — Шерли заерзала на стуле, придвигаясь к подруге и зачем-то понижая голос. — Я с детства никогда не любила почему-то весенние вечера. Только утро любила. Ну ты знаешь. А потом, после этого апреля… И представь: все сиреневое! Все вокруг — солнечно-сиреневое! И
Она прикурила сигарету и закрыла глаза:
— Такое, наверно, у всех бывает. А может, у меня одной… Я любила его. Любила весну. Любила солнце. Я любила любовь, которая жила во мне…
Ты знаешь, мне совершенно не было обидно! Представь: у него есть невеста, меня только что бросил жених… а мне все — нипочем! Господи, я просто не знаю, как это описать… Все было как будто в первый раз, как будто мне шестнадцать лет, и в то же время… Как будто у меня никогда больше не будет ничего подобного!..
Шерли снова затянулась и замолчала, глядя на тротуар. На столике, в стороне от блюдечек с пирожным и чайных чашек, сиротливо стоял цифровой диктофон и хронометрировал наступившую тишину.
Разговор двух странных посетительниц начался полчаса назад, официант уже успел как следует разглядеть подруг и, поняв, что у него нет никаких шансов, дремал под мерный рокот их голосов.
Сначала он думал, что одна из них — адвокат, а вторая — несчастная грешница, нарушившая, по меньшей мере, половину божьих и конституционных заповедей и теперь кающаяся во всем содеянном перед началом судебного процесса.
Потом решил, что они — жена и любовница, делят какого-то счастливца. А счастливцем их общего мужчину можно было считать стопроцентным, потому что обе подружки выглядели весьма недурно.
Вон та блондинка с хитрыми изумрудными глазами наверняка торжественно возвращает мужа потерпевшей и что-то рассказывает, косясь на диктофон. То виновато и грустно, а то — с улыбкой. Ого, с какой улыбкой!
От этой улыбки у него начинает течь слюна, как у голодного пса, а в брюках появляется подозрительное шевеление. Глаза у блондинки хитрющие и красивые, так что хочется взять ее за щеки, развернуть к себе и разглядывать лицо, пока не надоест. А ему долго не надоело бы, между прочим. У него девушки давно не было…
Вторая — тоже ничего, но совершенно в другом вкусе: черноволосая, маленькая и подвижная, как юла: ей трудно усидеть на месте так долго, и она явно мучается, но продолжает задавать вопросы. А может, просто журналистка берет интервью? Тогда непонятно, почему в их заведении…
Шерли раздавила в переполненной пепельнице очередной тонкий окурок и вздохнула:
— Я сама во всем виновата. Не надо было закладывать такие лихие повороты. Но ты же знаешь меня, я без этого не могу!.. А впрочем, тебе решать, книжка-то твоя. Как захочешь, так и напишешь. Я расскажу тебе… Я постараюсь рассказать до конца,
— Но история не совсем закончилась, — робко вставила подруга. — И ты еще можешь…
— А! — Шерли махнула рукой. — Тут и так все понятно! Что было — то было! Кто-то из наших общих друзей прочтет и узнает себя в героях. А кто-то даже ни разу не взглянет на твою книжку.
— А если ОН ее тоже прочтет?
Шерли грустно усмехнулась:
— Вот уж в это я точно не верю.
— Знаешь, в жизни всякое бывает. А в книжках — тем более…
1
— Так! Дорогие гости! А ну быстро — марш за стол! И никаких… Нет-нет! Садимся-садимся!
Миссис Бертон, мать Шерли, сурово оглядела публику и, чтобы наконец привлечь внимание и удержать его, постучала вилкой по бокалу, наполненному вином.
— Так, мы садимся и начинаем праздновать! А именинница пусть себе на здоровье шепчется в углу!
— Вот сам собой и родился первый тост: за здоровье! — выкрикнул кто-то из гостей.
— В каком смысле?
— Вы же сами сказали: пусть шепчется на здоровье.
Гости непроизвольно стали оглядываться на то, что происходило в соседней комнате.
А там, у окна, с телефонной трубкой в руке стояла Шерли, которой исполнялось сегодня двадцать четыре года, и уже минут двадцать с кем-то самозабвенно шепталась.
— Ну это уже неприлично…
— Да это, знаете ли…
— Да кто там такой звонит?! — возмущенно крикнула миссис Бертон. — Я сейчас отключу телефон.
— Может, просто напомним, что мы все тут…
— Это, наверное, ее лучшая подруга из Висконсина, — пояснил Антуан, многозначительно подняв указательный палец и закатив глаза, как будто звонила не подруга из соседнего штата, а сам Всевышний. — Их важный разговор нельзя прерывать.
— Ничего подобного! — воскликнула раздосадованная мама Шерли. — Синди еще утром оборвала все телефоны… А мы, между прочим, ждем и не можем начать праздник!!! — прокричала она еще громче, чтобы услышала дочь.
— Минут через пять я и сам ее попрошу…
— А на твоем месте, Антуан, я бы задумалась: с кем можно так долго ворковать, да еще втайне от всех!
— Ну что вы, я ей доверяю.
— А зря. Садись за стол!
Антуан вздохнул и послушно уселся. Он всегда был послушен и молчалив и никогда не спорил с Шерли, а тем более с ее мамой, даже в позапрошлую пятницу, когда миссис Бертон пришпилила его к стене и потребовала наконец-то, после двухлетнего знакомства, сделать дочери предложение. Он тут же сделал. На всякий случай, чтобы не доводить до конфликта. Поначалу было заволновавшись, Антуан потом успокоил себя тем, что все на свете имеет обратный ход. И при желании свадьбу можно отменить даже в самый последний день.