Сиреневый закат
Шрифт:
– Ведь если бы наш папа ушёл от меня, я бы поплакала пару деньков, а потом нашла ему замену, – добавила она и засмеялась.
А вот теперь уже папе было не до смеха, он пронзительно смотрел на маму!
– Да-а-а, – протяжно сказал он, – ты серьёзно? Вот так быстро нашла бы мне замену?!
– Звучит нереально, да? – ответила мама.
– Очень! – улыбнулся папа.
– Ну, так же нереально, как и если
Они знали, что никому и никогда не отдадут друг друга. В этот момент у меня появился комок в горле, и я зарыдала. Вот они, вот они настоящие семейные отношения! Когда два человека прошли, бог знает через что, и все равно вместе. Они ругались, мирились, менялись друг для друга, но только в хорошую сторону. Важно только это, остальное что уходит, пусть уходит. «Ведь если ушло, то это не твоё», – так подумала я, и слезы продолжили течь по моим щекам.
– Лори! – сказала строгим голосом мама. – Ты пока поплачь, а мы с папой пойдем, поговорим с доктором.
Я успокоилась на минуту.
– Мама-а…! – досадно произнесла я, – и ты туда же?
Но все равно улыбнулась, понимая, что они хотят меня только развеселить.
– Никуда не уходи, мы скоро придем, – сказал папа и подмигнул мне!
Я уловила его тонкий юмор и закатила глаза.
Родители вышли в коридор и оставили дверь приоткрытой, я слышала их отдаляющиеся шаги. В палате была включена только одна лампа, и света было не очень много, что придавало ей немного сонную атмосферу. Интересно, что теперь мне скажут на работе? На больничном мне предстоит быть от трех до шести месяцев, если мне повезёт и нога заживёт быстро. «За это время в компании наверно все поменяется, персонал, правила, а, может, и начальник?» – улыбнувшись, думала я. Вдруг дверь скрипнула и приоткрылась. «Сквозняк наверное», – подумала я, и повернула голову к окошку.
– А-а-а-а паук! – закричала я и дернулась.
По тонкой паутинке спускался маленький паук, прямо перед моим носом. «Ну ты меня и напугал друг», – я взяла за паутинку и сдула его в сторонку. Откуда в больничной палате пауки, я так и не поняла.
В дверь вошла мама.
– Дорогая, мы поговорили с доктором Брауном. Он сказал, что ты поправишься и сможешь нормально ходить.
– Я рада мама, – сказала я и улыбнулась.
Моя мама, самая настоящая их всех мам, пусть и приёмная. Она любит меня как родную дочь, а я люблю ее еще сильнее!
– Мама, я никогда вас не оставлю и всегда буду вам помогать с папой, – сказала я охрипшим от слез голосом. И тут заплакала уже она.
– Я знаю детка, выздоравливай! Мы с папой очень тебя любим! Кстати, в твоей квартире мы уже были и навели там полный порядок.
– Спасибо мам, – опустив глаза вниз и краснея,
Мы попрощались, родители обещали приехать ко мне через пару дней, и я была очень рада. Мне казалось, что чёрная полоса в моей жизни немного отступает. Они уехали домой, мне сделали обезболивающие уколы, и я потихоньку начала погружаться в сон. Со всех сторон начали доноситься разные голоса. Мужские, женские, детские, все друг с другом о чем-то разговаривали. Вот я слышу, как мужчина разговаривает со своим братом, прислушиваюсь, и все другие голоса отступают на второй план.
– Нужно завтра съездить в строительный магазин, Фрэнк, и купить все, что нужно для ремонта гаража.
– Хорошо Джордж, – отвечает его брат.
«Эмм… что-то неинтересно», – подумала я. «Нужно переключиться на другой разговор», – и настроилась на следующую волну. Это как будто ты ищешь на радио песни, по разным частотным волнам. Нахожу другой интересный разговор.
– Мистер Президент, у нас готов новый отчетный доклад о антироссийских санкциях.
«Боже упаси, – подумала я, – вмешиваться в политику!» Нужно было срочно переключиться на другую волну, но вдруг я тут же заснула.
Прошло три месяца, и я полностью поправилась. За все это время, развлечением для меня было пятнадцать минут перед сном слушать чужие разговоры. О чем люди только не говорили!
Конечно, я почти ничего не запомнила из этих разговоров, большинство из них были банальными жизненными обсуждениями, а в политику я больше не лезла.
Доктор Браун сотворил просто чудо. «Как я ему благодарна, – улыбаясь, думала я! – Завтра меня выписывают и я очень счастлива!» Ночь пролетела быстро. Утром ко мне в палату зашёл доктор Браун с группой начинающих студентов и начал зачитывать историю болезни с последующим лечением, названием препаратов которые применялись, и комплексными физиотерапевтическими процедурами. Один из студентов зевнул и спросил: «Доктор, а разве все само не заживёт – это же перелом?» – и вся группа хором засмеялась. Доктор закрыл двумя пальцами глаза и тихо сказал на каком-то иностранном языке: «У меня аллергия на глупость». Тут в группе засмеялся один из учеников, и доктор быстро бросил на него взгляд.
– Русский? – спросил доктор на таком же непонятном языке.
– Да, доктор, – ответил ученик.
Но и для всех остальных понятно было, что речь идёт о чем-то русском, и что, вероятно, доктор и тот начинающий студент из России. Все быстро переглянулись между собой, но никто больше ничего не сказал.
«Мой доктор русский! Я в шоке!» – меня вылечил доктор из России, из этой агрессивно-недоразвитой страны. Я решила на прощание рассказать ему про себя. До этого я никогда и никому не открывала правду, я стыдилась этого. Я не знала, как к этому отнесутся коренные американцы с их патриотическим настроем. Но доктор Браун русский, тем более очень хороший человек. Ему можно доверять, ведь мы с ним родились в одной стране.