Сирены Титана (сборник)
Шрифт:
Выделительной системы у этих существ тоже нет.
Размножаются существа, расслаиваясь. Потомство просто осыпается с родителя, как перхоть.
Все они одного пола.
Каждое существо просто отделяет себе подобных, как чешуйки, и они похожи как на него, так и на всех других.
Детства у них практически нет. Каждая чешуйка начинает расслаиваться через три часа после того, как отслоилась сама.
Они не знают, что значит достигать зрелости, а потом дряхлеть и умирать. Они достигают зрелости и живут, так сказать, в полном расцвете
Ни у одного существа нет возможности причинить вред другому, да и поводов для этого у них нет.
Им совершенно неведомы голод, зависть, честолюбие, страх, ярость и похоть. Ни к чему им все это.
Существа обладают только одним чувством: осязанием.
У них есть зачатки телепатии. Информация, которую они способны передавать и получать, такая же незамысловатая, как песнь Меркурия. У них всего два возможных сообщения. Причем первое — автоматический ответ на второе, а второе — автоматический ответ на первое.
Первое: «Вот и я, вот и я, вот и я!»
А второе: «Как я рад, как я рад, как я рад!»
Последняя особенность этих существ, которую так и не удалось объяснить с точки зрения «презренной пользы»: они очень любят складываться в чудесные узоры на светящихся стенах.
Хотя сами они слепые и не работают на зрителя, они часто распределяются на стене так, что образуют правильный и ослепительно-яркий узор из лимонно-желтых и аквамариновых ромбиков. Желтым светятся голые участки стен. А аквамариновый — это свет стен, просвечивающий через тела существ.
За любовь к музыке и за трогательное стремление строить свою жизнь по законам красоты земляне нарекли их прекрасным именем.
Их называют гармониумы.
Дядек и Боз совершили посадку на темной стороне Меркурия, через семьдесят девять земных дней после старта с Марса. Они не знали, что планета, на которую они сели, — Меркурий.
Солнце показалось им ужасно большим.
Но это не помешало им думать, что они опускаются на Землю.
Во время резкого торможения они потеряли сознание. Теперь они пришли в себя и стали жертвами несбыточной, прекрасной иллюзии.
Дядьку и Бозу показалось, что они медленно приземляются среди небоскребов, в небе, где шарят, играя, лучи прожекторов.
— Стрельбы не слыхать, — сказал Боз. — Может, война уже кончилась, или еще не начиналась.
Веселые снопы света, играющие перед их глазами, были вовсе не от прожекторов. Эти лучи отбрасывали высокие кристаллы, стоящие на границе светлого и темного полушарий Меркурия. Лучи Солнца, падая на эти кристаллы, преломлялись, как в призмах, и пронизывали тьму, натыкаясь на другие кристаллы, а те посылали их еще дальше.
Так что вовсе не трудно вообразить, что это лучи прожекторов, весело сплетающиеся над городом какой-то очень высокоцивилизованной расы. Было легко принять густой лес гигантских голубовато-белых кристаллов за строй головокружительно
Дядек стоял у иллюминатора и тихонько плакал. Он плакал о любви, о семье, о дружбе, о правде, о цивилизации. Эти понятия, которые заставили его плакать, были для него одинаково абстрактными, потому что память могла подсказать ему очень немногое — ни лиц, ни событий, которых хватило бы на постановку мистерии в его воображении.
Понятия стучали у него в голове, как сухие кости. « Стоуни Стивенсон, друг… Би, жена… Хроно, сын… Дядек, отец…»
Ему в голову пришло имя Малаки Констант, но он не знал, что с ним делать.
Дядек предался грезам вне образов, преклоняясь перед какими-то чудесными людьми, перед той замечательной жизнью, которая создала эти величественные строения, озаренные мелькающими лучами прожекторов. Здесь-то, без сомнения, все семьи, лишенные лиц, все близкие друзья, все безымянные надежды расцветут, как —
Дядек не умел найти сравнения.
Он вообразил себе удивительный фонтан, в виде конуса, состоящего из чаш, диаметр которых книзу все увеличивался. Но он никуда не годился. Фонтан был пересохший, разоренные заброшенные птичьи гнезда валялись тут и там. У Дядька заныли кончики пальцев, как будто ободранных о края сухих чаш.
Этот образ никуда не годился.
Дядек снова постарался и вообразил трех прекрасных девушек, которые манили его к себе, он видел их через блестящий от масла ствол своей винтовки-маузера.
— Ну, брат! — сказал Боз. — Все спят — только спать им недолго осталось! — он говорил нараспев, и глаза у него сверкали. — Когда старина Боз и старина Дядек пустятся в разгул, вы все проснетесь, и больше вам не уснуть!
Пилот-навигатор управлял кораблем артистически, Автомат нервозно переговаривался сам с собой — жужжал, стрекотал, щелкал, гудел. Он ощущал и облетал препятствия, выискивая внизу идеальное место для посадки.
Конструкторы преднамеренно вложили в пилота-навигатора навязчивую идею, которая заставляла его во что бы то ни стало искать надежное убежище для драгоценной живой силы и материальных ценностей, которые нес корабль. Пилот-навигатор должен был доставить драгоценную живую силу и материальные ценности в самое глубокое укрытие, какое сумеет найти. Предполагалось, что посадка будет производиться под огнем противника.
Двадцать минут спустя пилот-навигатор все так же болтал сам с собой — ему, как всегда, было о чем поговорить.
А корабль все падал, и падал стремительно.
Призрачные прожектора и небоскребы скрылись из виду. Кругом воцарилась кромешная тьма.
Внутри корабля царило почти такое же непроницаемое безмолвие.
Дядек и Боз понимали, что с ними происходит, — хотя пока не могли найти нужные слова.
Они совершенно правильно понимали, что их заживо хоронят.
Корабль внезапно перекосило, и Дядек с Бозом полетели на пол.