Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея
Шрифт:
– Лисбет! – прошептал он. – Лисбет! Это правда ты! Меня к тебе не пускали. Заставили ждать в коридоре.
Он словно бы прибавил в росте, и его черные волнистые волосы чуть растрепались.
– Если этот господин вам докучает, скажите! – вмешалась медсестра. – Вы ведь просили прийти даму, вашу подругу Бонни.
– Это мой жених, он мне совсем не докучает, – заверила ее Элизабет.
– Тогда ладно.
Чтобы было удобнее разговаривать, Ричард опустился на колени у кровати, даже не глянув на стул для посетителей. Своими теплыми ладонями он накрыл руки Элизабет, маленькие и холодные.
– Ты плакал? – удивилась она.
– Милая,
Ей никогда не доводилось видеть его таким потерянным. Расчувствовавшись, Элизабет залилась умиротворяющими слезами, с которыми исторгался яд, неделями отравлявший ей душу.
– Ричард, прости! Ты уже знаешь, что я сделала?
– Знаю. Я пошел к мосту Пон-Неф, рассчитывая тебя догнать, ты ведь часто ходишь в сад Тюильри. И там, на мосту, была толпа. Мне рассказали, что молодая женщина в желтом платье бросилась в реку. Я чуть с ума не сошел, чуть не прыгнул следом! Жандармы стали меня спрашивать, а потом один из них и говорит: мол, вон там, ниже по течению, лодочники только что вытащили из воды женщину. Никогда еще я так быстро не бегал. Но все равно не успел: твои спасители на фиакре повезли тебя в Л’Опиталь-де-ла-Шаритэ [5] . Мне все это рассказал лодочник. Жандармы остались его допрашивать, а я побежал сюда. Меня оставили ждать в коридоре, но потом терпение мое лопнуло. Наконец-то я тебя вижу, живой и невредимой, и ты со мной разговариваешь, ты на меня смотришь! Лисбет, это такое счастье!
5
Больница основана в XVII столетии и ранее именовалась «Больница братьев-госпитальеров ордена Святого Иоанна Божьего». Закрыта и разрушена в 1935 г. Располагалась в непосредственной близости к набережным Малаке и Конти. (Примеч. автора.)
Ричард поцеловал молодую женщину в щеку. Ему хотелось обнять Элизабет, прижать к груди. Однако он не осмелился – слишком много посторонних: больные, медсестры, монахиня… Элизабет же с ужасом осознавала, какому потрясению он подвергся по ее милости.
– Прости меня! – снова сказала она. – Зато теперь мы можем жить счастливо. Если ты все еще хочешь взять меня в жены, после всего, что из-за меня пережил, – всех моих недомолвок, холодности… Ричард, пожалуйста, попроси, чтобы задернули занавески, я должна кое в чем тебе признаться. Тогда ты поймешь, почему я хотела умереть.
Медсестра, занимавшаяся своими делами неподалеку, задернула плотные льняные занавески на металлическом карнизе, обрамлявшем кровать по периметру. Элизабет и Ричарду стало намного комфортнее, потому что теперь на них никто не глазел.
– Милая моя, я всего лишь хочу понять…
– Тогда придвинься поближе! Да, еще ближе, чтобы никто не услышал. Я должна признаться в чем-то ужасном.
Она жалобно улыбнулась, и Ричард нежно сжал ее руки, желая приободрить. Внутренний голос сказал Элизабет: «Пора!» А может, у нее просто не было другого выхода.
Перед глазами замелькали картинки, яркие и четкие – как они бежали из замка Гервиль несколькими неделями ранее. Вот галопом несется экипаж по брусчатой дороге вдоль реки Шаранты… Тополя так и мелькают за окном… Вот они уже на железнодорожном вокзале. Она, Элизабет, просит у кассира билеты до Парижа, и Бонни обнимает ее за плечи…
«Бонни, милая, ты наверняка обо всем догадалась!» –
Ричард между тем поглаживал ее по щеке. Молодая женщина была бледна, но это ничуть ее не портило. Даже такая – дрожащая, испуганная – она лучилась чувственностью.
Редко ему приходилось видеть такую красоту – деликатную, без намека на пошлость. Он невольно залюбовался ее ярко-розовыми губами, пухлыми, изящного рисунка и невероятно соблазнительными.
Элизабет набрала в грудь побольше воздуха и выдала одной тирадой:
– Дед меня изнасиловал. На чердаке в башне, пока Бонни лежала без сознания. Я тоже лишилась чувств – от страха, боли и отвращения. Это было страшно, Ричард. Эта жестокость, это перекошенное лицо, которое я видела даже в темноте. Убежать я не смогла. Все произошло, как в моих самых жутких кошмарах. А я-то думала, что достаточно сильна, чтобы обмануть судьбу! И не сумела.
– Что? Ты уверена? – едва слышно прошептал мужчина. Услышанное его потрясло.
– Да, я уверена. Когда я пришла в себя, его уже не было, а потом прибежал ты. У меня не хватило духу рассказать тебе правду. Я чувствовала себя оскверненной, не могла смотреть на свое тело без отвращения. И так – каждый божий день.
– И ты молчала, ничего мне не говорила? – вскричал Ричард.
– Тише, бога ради! – взмолилась молодая женщина слабым, дрожащим голосом. – Мне так хотелось забыть, что случилось тем вечером! Но не получалось. Ведь было еще кое-что… Как тебе это объяснить? Я боялась, что забеременела от этого… от этого ужасного человека. Нет, это был не страх, это был ужас – вот подходящее слово. Я не видела выхода и держала все это в себе. Даже Бонни не знала, что меня мучит.
– Бонни не знала? Ты даже ей не доверилась? Странно, ведь она одергивала меня каждый раз, когда я стучал в твою спальню, просила оставить тебя в покое.
В голосе Ричарда, желал он того или нет, прозвучало раздражение. Элизабет всхлипнула, вспоминая те ужасные дни, когда она изнывала от страха, предполагая, что носит под сердцем дитя от своего собственного деда.
– Мне было так плохо, что я не могла есть, поэтому я почти не вставала с кровати и сказалась больной. Да я и была больной – перед глазами постоянно стояла эта мучительная сцена… При том, что однажды я все это уже видела – в моем кошмарном сне.
– Что ты несешь? – Ричард не ожидал от себя такой жесткости. – Только что говорила о судьбе, которую не сумела обмануть, теперь – этот сон. Ты что же, во сне видела, как он тебя насилует?
– Да, это чистая правда. Я никому не рассказывала, потому что боялась. Ну, что ты посчитаешь меня сумасшедшей или фантазеркой. Так ты назвал ту цыганку возле собора Нотр-Дам, когда она предложила тебе погадать по руке. Ричард, я говорю совершенно серьезно: мне часто снятся страшные сны, которые потом сбываются.
– Элизабет, не надо менять тему разговора, прошу! – прервал ее мужчина. – Если этот мерзкий извращенец посмел надругаться над тобой, зачем было убегать? Почему ты нам ничего не сказала? У меня есть право знать, и у твоих родственников Дюкенов тоже. Донесли бы на Лароша в полицию! Ты получила письмо от кузины Анны-Мари в начале мая, ты мне сама рассказывала. Она писала, что Ларош вернулся в замок и преспокойно зажил своей обычной жизнью. Подумала ли ты, что все может повториться, что он может сделать с другими женщинами то же, что с тобой? Лучшее, что я сейчас могу сделать, – это прыгнуть в поезд, добраться до Гервиля и свернуть ему шею.