Сирота с Манхэттена
Шрифт:
«Я не их конфессии, – подумала молодая женщина. – И едва была знакома с бедняжкой. Мое присутствие могут счесть неуместным».
И все же она задержалась ненадолго – едва слышно прочла «Отче наш». С тяжелым сердцем, так и не решившись приблизиться к скорбящим, она смахнула слезу.
На борту парохода «Шампань», вечером того же дня
Гийом не мог отвести взгляд от черной воды, в которой только что исчез зловещий сверток продолговатой формы. Волны с плеском ударялись
Капитан все еще стоял навытяжку, приставив руку к своей обшитой золотым галуном фуражке. Часть экипажа присутствовала на совершаемой в желтом свете керосиновых ламп церемонии, стремительной и вызывающей бурю эмоций.
Давид Бассан уважительно поприветствовал капитана и теперь, как и молодой плотник, неотрывно смотрел на воду. Его мать упокоилась здесь, в безвестной точке Атлантики, не прожив и дня из той новой жизни, которая была уготована им на американской земле.
Рядом с Гийомом стояли, облокотившись о перила, Колетт с Жаком, своим супругом. Лица у них были печальные. Двоих сыновей они оставили под присмотром Катрин.
– Не хотелось бы мне вот так умереть, – пробормотала Колетт. – Только подумаю – и мороз по коже!
– Да уж, пойти на корм рыбам – небольшая честь, если спросите меня, – подхватил ее супруг. Он чуть растягивал слова, что выдавало в нем северянина. – Но другого выхода не было. Проклятье! Это морской закон. Я тут разговаривал с одним матросом – такого наслушался!
Бывший шахтер состроил гримасу, показав донельзя испорченные зубы, и продолжил:
– Я имел несчастье обмолвиться, что у себя, в Валансьене, разводил кроликов. Так вот, оказывается, слово «кролик» на борту говорить запрещено. И «заяц», и «веревка», и «шпагат»! А хуже всего, мсье Дюкен, – это причинить вред чайке! В этих птицах живут души утопленников.
– Ба! Вот чего можно не опасаться! – проворчала Колетт. – Пока мы в открытом море, чаек не видать!
Гийом кивнул, давая понять, что разговор показался ему интересным, и только потом распрощался. Ему не терпелось вернуться к Катрин, поцеловать дочку, даже если она уже спит.
«Благодарение Богу, корабль новый и пребывание на нем более комфортное, чем это было раньше. Не хотел бы я, чтобы две мои принцессы путешествовали на судне, похожем на те, что перевозили эмигрантов последние двадцать лет!»
В их отсеке было почти пусто: пассажиры ушли в столовую. Катрин, лежа на боку, рассказывала Полю сказку.
– Элизабет съела свой суп и сразу уснула, – пояснила молодая женщина. – Поль ведет себя хорошо, а вот его братец убежал неизвестно куда, хоть я ему и запрещала!
– Он наверняка вертится в районе камбуза, не волнуйся. Леонар – большой мальчик, ему уже десять, – рассеянно отвечал Гийом. – Их родители скоро придут. А ты поела, Кати, любимая?
– Немного супа, как и
В серых глазах мужа Катрин прочла отражение сдерживаемых им эмоций. Она не стала его расспрашивать, зная, что позже он сам все расскажет. Она нежно взяла супруга за руку. Он присел рядом. Малыш Поль, сидящий на койке напротив, сунул палец в рот и стал его посасывать – так ему не терпелось узнать, чем закончилась сказка.
– Я дорасскажу завтра, – пообещала ему Катрин. – Мы дошли до середины, когда пришел Гийом. Иди на свою кроватку, ты наверняка очень устал.
Ласковый голос Катрин творил чудеса с маленькими детьми, равно как и ее красота. Поль тут же послушался.
– Чудесный ребенок! – сказала молодая женщина. – Надеюсь, на этот раз я рожу тебе сына. Черноволосого, как ты, и с твоими глазами.
– Нет, пускай у него будут твои волосы и глаза как у тебя, зеленые с золотом. Элизабет унаследовала лазурный взгляд моего отца, нам повезло.
– В тебе просыпается поэт, любовь моя! «Лазурный взгляд» – звучит очень мило, – шепнула она ему на ухо. – Одно я знаю точно: нашему будущему малышу нравится качка, он постоянно толкается.
– Может, у него морская болезнь, как у многих пассажиров? – пошутил Гийом. – В отличие от его восхитительной мамочки!
Катрин ощутила, что в нем проснулось желание, – по легкой дрожи, когда Гийом ее обнял. Потом она получила еще более недвусмысленный поцелуй.
– Мы не можем, не здесь! – прошептала она.
– Другие пары так не церемонятся, – ответил муж, лаская ее груди. – Дорогая, ну пожалуйста! Я соскучился. Целую неделю я не ублажал мою ненаглядную женушку!
Он признался, как нуждается в ней, – едва слышно, упиваясь родным запахом ее распущенных волос. Катрин смутилась, в растерянности посмотрела по сторонам.
– У меня есть идея! – воодушевился Гийом. – Идем скорее! Несколько минут – и мы вернемся.
– Но я пообещала присмотреть за Полем, и Элизабет может проснуться и позвать нас.
– Они оба спят, дорогая! Идем!
Колетт явилась как никогда кстати. Она застала молодых супругов уже на ногах, держащимися за руки.
– Вы вовремя, Колетт! – сказал Гийом. – Хочу проводить жену в уборную и подожду у двери: в это время дня по всему судну слоняются пьяницы.
Соседка сонно пробормотала:
– Конечно идите.
Молодые люди укрылись в отсеке для хранения багажа, куда вряд ли кто-нибудь заглянет до прибытия в Нью-Йорк. Посредине остался небольшой проход, а вдоль стен стояли большие чемоданы и сундуки. Там-то они и решили уединиться.
Эта неожиданная эскапада, интимный полумрак возобладали над страхами Катрин, и вскоре она возбудилась не меньше мужа. Они стали целоваться взахлеб, пытаясь добраться до теплой кожи партнера. Руки скользили под одеждой, пальцы дрожали, прикасаясь наконец к пятачку теплой плоти.