Сиротка. Нежная душа
Шрифт:
— Вы говорите, как христиане о Мессии, — оскорбилась Лора. — Эрмин тоже вне себя от восторга.
— Но я говорю только правду, — возразила индианка. — Мир может сжаться до уголка леса, до поселка или до семьи. Моему народу была нужна Киона, и мне тоже. Лора, прошу вас, простите, если я вас обидела. Теперь это в прошлом, вы должны быть счастливы со своим мужем и детьми.
— Но это прошлое слишком свежо в памяти!
И тут случилось что-то необыкновенное. Лора, смущенная, полная ревности и смутного Гнева, перевела взгляд на Киону, чтобы не смотреть в проницательные глаза Талы. Девочка поймала взгляд, как до этого ее мать. С плюшевым
Вернулись картинки из детства, когда она играла на мостовых Рулера [67] , своего родного города. Лора бежала, взяв за руку сестру, умершую от туберкулеза в подростковом возрасте. Она ощутила сладкий запах булок с изюмом; тесто для них поднималось на краю печи — белое и упругое тесто, которое месила ее мать, Зульма. Потом появилось ласковое лицо брата Реми, того самого, который погиб при аварии в кузнечном цеху в Сен-Морисе, недалеко от Труа-Ривьер, в Квебеке. Внутренний голос шепнул, что смерть — вот самый страшный враг, и с ним нужно сражаться любыми способами.
67
Так называли город Руселаре, расположенный на западе Бельгии.
— Лора, — позвала ее Тала, — не плачьте, вам пришлось так много страдать! Отныне вы должны быть счастливы.
Эти последние слова индианка сказала очень мягко, с просто поразительной нежностью.
— Откуда вы знаете, что я страдала? — спросила Лора, смягчившись.
— Я никогда не забуду совсем молодую женщину, пришедшую ко мне в хижину двадцать лет назад, в слезах, не помнившую себя от боли, причину которой я тогда не знала. Вас разлучили с ребенком, а это самое страшное испытание для матери.
— Да, с моей дорогой крошкой Эрмин! Когда Жослин забрал ее у меня, силой вырвал из рук, я подумала, что умираю. Она не плакала, но смотрела на меня и улыбалась, как если бы жест ее отца был всего лишь игрой.
На Лору снизошло озарение. Распахнув от изумления глаза, она снова посмотрела на Киону.
— Господи, я только что заметила! Эрмин и Киона похожи! Мне нужно было сразу понять! У них глаза разного цвета, но свет от них исходит один и тот же!
— Они сестры, — пробормотала индианка.
— Ну конечно! Теперь я вспоминаю, что не могла без восторга смотреть на свою маленькую дочь. Я часто говорила себе: «Она одарена свыше, она ведь такая ласковая, такая послушная, такая улыбчивая!»
— Вы правы. Эрмин получила великолепный дар — голос, который умиротворяет, радует душу и дарит счастье. Киону высшие силы тоже не обделили. Маниту благословил ее. Это бог, которого я почитаю, великий создатель в верованиях моего народа. Но у нее другой дар. Я вам уже говорила, она будет исцелять больные души и делать всё и всех лучше. Не беспокойтесь, Лора. Я спешу вернуться в хижину, где буду жить между рекой и лесом, далеко от поселков и городов. Я выращу свою дочь на лоне кормилицы-природы. Я передам ей секреты растений и источников. Она будет расти очень далеко от Валь-Жальбера.
— Вы
Женщина беззвучно плакала, очарованная девочкой точно так же, как ранее ею были очарованы Тошан, Жослин и Эрмин.
— Это слезы облегчения, Тала, — уточнила она, доставая носовой платок. — Я не могу теперь сомневаться в таланте Кионы. Эта малышка — вся из света, любви и доброты. Ненависть и гнев мои ушли, и это очень странно… Спасибо вам за то, что вылечили моего мужа, вернули его мне. Благодаря вам я узнала драгоценные минуты счастья. Господи, наконец-то в моей душе мир!
Лора еще раз посмотрела на красивую индианку. Усталость больше не омрачала высокомерные черты. На красиво очерченных губах играла легкая удовлетворенная улыбка, темные глаза смотрели ласково.
— Мы никогда не станем друзьями, Лора, потому что наши пути вряд ли снова пересекутся, разве что ненадолго, — сказала она. — Но мы должны относиться друг к другу с глубоким уважением. Обе мы страдали из-за жестокости мужчин, обе пережили дни траура. И отныне нам нужно избегать несчастий и печалей.
Эти слова заставили Лору вздрогнуть. Неужели Жослин осмелился сказать Тале, что некогда она продавала свое тело и находилась под властью жестокого типа, была такой жалкой, что подчинялась ему?
— Что рассказал вам мой муж? — запинаясь, спросила она.
— Ничего, — отрезала Тала. — Но я лечила вас, когда от жара вы бредили, давно, двадцать лет назад. Некоторые кошмары не так уж сложно понять, когда спящий говорит вслух…
Лора ни на секунду не усомнилась в искренности индианки. Она до сих пор иногда видела дурные сны, напоминавшие ей о самых страшных периодах в жизни.
— Мне пора домой, — сказала она. — Без Эрмин Рождество показалось нам немного грустным, но дети повеселились на славу и наелись вкусностей. Моя дорогая дочь живой и невредимой приехала к Тошану, это нас всех успокоило.
— И вы любезно сообщили мне об этом по телефону, этому необыкновенному изобретению. Я очень беспокоилась.
— Похоже, наша Эрмин готова на многое ради любви, — сказала Лора.
— Как и мы все, — добавила индианка.
— Я заставляю ждать Симона, славного парня, моего шофера. Он сын наших соседей. Его мать, Бетти, можно сказать, вырастила Эрмин. До свидания, Тала! Я боялась этой встречи, и, как видно, была не права. Я ухожу с легким сердцем, освобожденной от того, что меня терзало. Я восхищаюсь вами, вы мужественная и мудрая. Не сердитесь на меня за мое решение. Узы, которые связывают Киону с моим мужем и моим сыном Луи, должны храниться в тайне.
Она встала и вдруг, повинуясь порыву, протянула Тале руку. Та взяла ее и мягко пожала.
— Спасибо, что приехали и подарили Кионе игрушку. Она довольна, послушайте, как лепечет! Я исполню вашу волю.
Девочка испускала крики, то тихие, то пронзительные, и трясла плюшевого мишку.
— До свидания, Киона! — прошептала Лора, поглаживая малышку по лобику. — Или прощай…
Она выпрямилась и на этот раз посмотрела на Талу умоляюще:
— Я знаю, этот ребенок будет часто видеться с Эрмин, когда она будет жить с вами. Но не забывайте, Луи и Киона никогда не должны узнать, что они — брат и сестра.