Сиротка. Расплата за прошлое
Шрифт:
У нее закружилась голова, к горлу подкатила тошнота. Это было похоже на начало обморока, жар и холод смешивались со странным ощущением полета.
– Нет, нет, я не хочу! – застонала она. – Мне больше не нужны видения!
Они не беспокоили ее целых два года. Эрмин с Жослином решили, что их Киона наконец-то стала обычным ребенком, тогда как Тошан связывал это с окончанием войны и воцарившейся гармонией в семье.
– Вы же помните, впервые ее способности проявились в сентябре 1939 года, – заметил он.
Конечно, одной из причин
Сейчас, испугавшись возвращения своих необычных способностей, Киона дрожала всем телом. Ее веки отяжелели, и ей невольно пришлось закрыть глаза.
– Нет, нет… – повторяла она.
Но было слишком поздно. Странная девочка увидела поезд, мчащийся в лунной ночи сквозь бескрайние лесные массивы. Одновременно она ощутила, как что-то теплое стекает между ее бедер, пропитывая холщовые брюки.
– А, так вот это что! – воскликнула она. – Всего-то! Я не знала, что это так больно…
Такое уже было с Мари Маруа, когда ей исполнилось десять лет, незадолго до Рождества 1942 года, а совсем недавно, в мае, и с Лоранс. Киона, успокоившись, с досадным вздохом коснулась промокшей ткани. Она не сможет ехать дальше в таком состоянии. На нее снова навалилась та же дурнота, породив раздраженное рыдание. На этот раз она отчетливо увидела свою любимую Мин и Тошана в одном из купе поезда. Констан спал, лежа у них на коленях. «Они возвращаются», – сказала она себе.
Сидевшая в поезде Эрмин неожиданно вздрогнула. Мадлен вопросительно посмотрела на нее.
– Боже мой! – воскликнула молодая певица. – Я видела Киону! Я дремала, и она появилась передо мной. Тошан, Мадлен, она в опасности. Ее руки были в крови!
Роберваль, следующее утро, понедельник, 22 июля 1946 года
Эрмин покидала поезд, охваченная мучительным чувством тревоги. Она почти не спала, неотступно преследуемая образом Кионы с окровавленными руками. Ее видение также сильно огорчило ее мужа и Мадлен, поэтому последние часы поездки прошли в гнетущей атмосфере.
На перроне вокзала Роберваля не было видно знакомых лиц: Тошан не сообщил точное время своего приезда.
– Куда отправимся сначала? – спросила Эрмин, нервно оглядываясь по сторонам.
Этот поспешный приезд, вызванный трагедией, не доставлял ей никакой радости.
– Лучше всего поехать в больницу, – предложил Тошан. – Твоя мать наверняка там, заодно справишься о здоровье отца и Мирей. А оттуда двинемся в Валь-Жальбер, к детям.
– Без машины?
– Кто-нибудь нас отвезет, или позвоним Онезиму. Он за нами заедет. Не волнуйся, Мин, все будет хорошо.
Несмотря на это заверение, Тошан очень беспокоился о Кионе. Он так надеялся, что она утратила свой
– О! Посмотрите-ка, кто идет! Это же Эдмон Маруа, в сутане!
Индианка не ошиблась. К ним направлялся высокий худощавый молодой мужчина в длинных черных одеждах, с приятным лицом в обрамлении светлых вьющихся волос. Из всех детей Маруа он больше всего был похож на свою мать, красавицу Бетти.
– Эд, мой милый Эд! – воскликнула Эрмин. – Как я счастлива тебя видеть! Ты уже знаешь, что случилось с домом моих родителей?
– К сожалению, да, Мин, – ответил он мягким и чистым голосом. – Лора попросила меня встретить Тошана на вокзале. Я не знал, что ты тоже приедешь. Я был в больнице, навещал Мирей. Сейчас я работаю секретарем в духовной коллегии Нотр-Дама здесь, в Робервале. Идемте, я на машине. То есть мне ее одолжили.
Эдмон Маруа улыбался, кроткий и приветливый. Эрмин растроганно погладила его по щеке. Ей было десять лет, когда он родился, и она часто нянчилась с ним.
– Значит, ты не отказался от своего религиозного призвания?
– Зачем мне от него отказываться, Мин? – возразил он. – Я буду хорошим священником, я пообещал это своей умирающей матери, правда, только мысленно, но я уверен, что она услышала мою клятву. В любом случае своему отцу я не нужен, он снова женился, и Андреа оказалась хорошей женой. Мари ее очень любит. Уверяю тебя, я принесу гораздо больше пользы в служении Богу. Я сожалею лишь об одном: что был слишком юным во время войны. Иначе пошел бы священником в наши войска.
– Поверь мне, жалеть не о чем, – отрезал Тошан. – Ты потерял двух братьев на этой страшной войне.
– Не будем больше об этом, – вмешалась Эрмин. – Эд, скажи мне, ты навещал моего отца? Я очень переживаю за него.
– Месье Жослин чувствует себя хорошо. Ожоги причиняют ему боль, но он хочет скорее встать на ноги. Бедняжка Мирей испытала настоящий шок. У нее скверная рана на лбу и волосы сгорели. Это очень ее беспокоит. И она винит себя в небрежности.
– Господи, какое несчастье! – воскликнула Мадлен. – Но нам следует благодарить Бога: никто не погиб в этом пожаре.
– Да, все остались живы. Так что не будем причитать, – подтвердил Тошан.
Не в силах унять нервную дрожь, Эрмин села в машину. Всю дорогу она хранила молчание, устремив взгляд в пустоту. Констан что-то щебетал, устроившись на коленях своего отца. Несколько минут спустя они уже входили в просторный вестибюль больницы Отель-Дьё. Там царило оживление, сопровождаемое непрерывным гулом приглушенных разговоров сестер с посетителями; в воздухе витал одуряющий запах антисептиков.
Мадлен решила подождать их на деревянной лакированной скамье в приемном отделении. Эдмон со всеми попрощался.