Сиротская доля
Шрифт:
— Пойду на пруд, удить рыбу… — сказал он.
Это дождь шумит, а не мельница, — говорило мальчику сознание. Но горячка брала верх над свидетельством сознания. Вот и сад: как тут хорошо пахнет!.. Все деревья в цвету, а дорожки посыпаны сухим гравием. Солнце так жжет, что Ясь обливается потом и приходится жмурить глаза от ослепительно яркого блеска.
Открыв глаза, Ясь увидел газовый фонарь и почувствовал, что неровный, мерцающий свет фонаря раздражает его. Мальчику казалось, будто он отступает перед ним и прячется в погребе, где хозяйка хранит молоко в крынках.
— Ну, не прикидывайтесь!.. Не упрямьтесь! — крикнул он. — Лучше дайте мне немножко молока, потому что я ужасно устал!..
Но дети не услышали его и убежали из погреба, а он за ними. Их равнодушие так обидело Яся, что он решил пожаловаться матери, и стал звать ее:
— Мама! Мама!
Но мать тоже убегала и пряталась от него, и ему никак не удавалось ее найти. Погоня эта доводила его почти до безумия; он протянул руки и кинулся вперед.
Наконец к нему вернулось сознание, он сообразил, что сидит на улице, а дождь немного утих. Он вспоминал свои видения, но не мог понять, что это значит, и тот ли самый он Ясь, который когда-то бегал по саду и лугам, удрал от Дурского и попал к Антеку, обокравшему его… Он чувствовал, что с ним произошло нечто необычайное и ему угрожает какая-то большая опасность. Вдруг ему пришло на ум слово: смерть…
Смерть среди ночи, в пустынном городе, под хмурым небом, в грязи, когда рядом нет никого, с кем ты мог бы проститься или хотя бы обменяться последним взглядом, — как же это страшно!.. Столько людей вокруг, и ни один из них даже не подумает, что в нескольких шагах от него умирает несчастный ребенок!..
Яся охватило отчаяние; еще мгновение — и он бросился бы стучать в двери, кричать: «Сжальтесь!..» Но минута возбуждения прошла, и Ясь двинулся в путь, проникновенно повторяя вслух:
— Кто доверится господу своему…
Он уже утратил ощущение реальности бытия. Мысли его обратились к богу и к матери, а немеющие ноги несли куда-то… Куда?.. Вероятно, в ту темную сторону, из которой никто не возвращается.
Не зная, как и зачем, он очутился в Иерусалимских Аллеях и пошел по дороге, ведущей к Висле.
Казалось, само небо проливает слезы над этим крошечным существом, которое, как умело, доверило творцу душу, полную скорби и невыразимой тревоги.
XII. Друг
Пан Анзельм приехал в Варшаву под Новый год. Он нанял комнату в Польской гостинице и, не теряя ни минуты, отправился туда, где, по указаниям Яся, проживал его опекун.
— Здесь живет пан Кароль? — подойдя к воротам, спросил шляхтич у дворника.
— Здесь, на втором этаже, только его, должно быть, нету дома, он недавно вышел.
Шляхтич потянулся за кошельком, и сторож снял шапку.
— Ты не знаешь, друг мой, — продолжал шляхтич, — живет ли у пана Кароля маленький мальчик Ясь?..
— Ага! Тот самый, у которого летом мать с голоду померла?.. Был он здесь, был, но теперь он у портного, у Дурского, а сюда даже никогда
Услышав про смерть от голода, пан Анзельм содрогнулся. Потом дал сторожу два злотых, узнал адрес портного и сердито приказал извозчику везти себя в район Старого Мяста.
В магазине мужского платья он застал только вельможную пани Дурскую. Когда он спросил у нее про Яся, толстая дама, ломая руки, вскричала:
— Ах, мой любезный пан! Такой случай… Представьте себе, мерзавец Ендрек, вон он, за шкафом прячется, обокрал нас, а мой старик возьми да обвини Яся! И, представьте, бедный мальчик убежал!.. А я так его любила! Уверяю вас, я прямо-таки без ума от него была…
— Ладно, ладно, — прервал ее шляхтич, багровея, — но где же он теперь?..
— Вот то-то и оно, что мы не знаем, дорогой пан! — простонала перепуганная пани Дурская. — Откуда мне знать? Может быть, убил себя, а может, застрелился?!
— А, к чертям собачьим! — крикнул разгневанный шляхтич, топнув ногой. — Вот вы как опекаете сирот в Варшаве!
— Ах, добрый пан!.. Ах, благородный пан!.. — причитала бедная пани Дурская, с тревогой поглядывая на суковатую трость посетителя. — Ах, ведь это же мой… так сказать, муж виноват, а не я, несчастная… Ведь я и родом-то из другого сословия, дорогой пан, и могла бы выйти за чиновника…
— Где же ваш муж? — рявкнул шляхтич, стукнув тростью об пол.
— Ах!.. Да он побежал искать Яся и того бездельника Паневку… Ендрек! А ну, сбегай-ка за круж… за хозяином, хотела я сказать…
Негодяй, не мешкая, кинулся к двери и минуту спустя привел мастера, который весьма неуверенно переставлял ноги; лицо у него было необычайно бледное, а нос, как обычно, малинового цвета.
— Где Ясь? — коротко спросил пан Анзельм.
Дурский взглянул на свою перепуганную жену, ноги у него задрожали еще сильнее, и он смиренно ответил:
— Убежал, сударь, хоть я его любил, как родного сына… Теперь ищу его, сударь, целые дни ищу, да вот… в пивной, здесь напротив, встретились мне три купца из Петербурга и, стало быть…
— Отплачу же я вам, почтенные опекуны! — прошипел пан Анзельм и выбежал из магазина, хлопнув дверью.
— Я опоздал!.. Бог, видно, пренебрег моей жертвой! — шептал шляхтич, спеша в ратушу.
Когда он пришел туда и потребовал, чтобы ему помогли разыскать Яся, один из чиновников заявил:
— Мальчика этого уже ищут. Вчера здесь был некий Паневка и оставил подробное описание личности: лицо круглое, волосы светлые… пальто черное, шапка с козырьком… Никаких особых примет не имеется.
— Меня интересуют не особые приметы, а мальчик!.. — возразил шляхтич и, обещав наградить того, кто найдет Яся, пошел дальше, бормоча: — Интересно, кто этот Паневка. Вероятно, из низшего сословия, но честный человек.
Пан Анзельм обошел все костелы, прося, чтобы с амвона огласили об исчезновении мальчика по имени Ясь, в черном пальто и в шапке с козырьком. Ксендзы с охотой соглашались удовлетворить его просьбу, добавляя от себя, что к ним уже обращался с тем же какой-то невысокий человек с большой головой.