Система [Спаси-Себя-Сам] для Главного Злодея
Шрифт:
— Поглядим-ка, кто эта шалунья.
Гунъи Сяо послушно перевернул существо.
При виде открывшейся перед ними картины все трое застыли в немом изумлении. После продолжительного молчания Шэнь Цинцю повернулся к Шан Цинхуа:
— Ну и что это за штука?
— Понятия не имею, — поёжился тот.
Он и правда не знал, кем было это бескостное существо с копной грязных волос на голове и покрытым пятнистой чешуёй телом. Местами чешуя отсутствовала, словно её небрежно соскоблили.
Изначально Шэнь Цинцю думал, что это призрак женщины, однако теперь он видел перед собой,
Порывисто махнув рукавом, Шан Цинхуа бросил:
— Я определённо не…
«…писал о таком», — закончил про себя Шэнь Цинцю.
— Верю, — лаконично отозвался он.
Если не сам автор, то уж он точно запомнил бы эдакого красавца!
Ничего не понимая в этом обмене репликами, Гунъи Сяо растерянно бросил:
— Если уж старейшинам не ведомо, что это такое, то этому адепту и подавно.
— Я бы не сказал, что это создание — монстр, — рассудил Шан Цинхуа. — Не похоже, чтобы оно таким уродилось.
Шэнь Цинцю отметил, что это замечание не лишено смысла: это деформированное создание меньше всего напоминало что-то естественное — скорее уродливую особь или же какой-то гибрид.
— Возможно, перед нами жертва наказания небес, проклятия или самосовершенствования, которое пошло как-то неправильно [6], — пробормотал он.
Все три возможности могли привести к подобному исходу с весьма высокой долей вероятности.
Существо не сводило глаз с рукава Шэнь Цинцю. Несмотря на то, что внешность этой твари была столь отвратительна, что при одном взгляде на неё начинало тошнить, сияющий из-под копны спутанных волос взгляд был ясен, словно воды озера Лушуй.
Внезапно Шэнь Цинцю осенило.
— Немудрено, что он нас преследовал.
Спутники наградили его непонимающими взглядами.
— Это создание — порождение вод озера Лушуй, — пояснил Шэнь Цинцю. — Вот, взгляните, — он указал на глаза существа, — подобная ясность взгляда могла развиться лишь благодаря питью росных вод. На чешуйках можно заметить красный и зелёный мох — тот же, что произрастает на стенах. Должно быть, он долгое время не покидал пещеры.
Это объясняло всё произошедшее. Забрав ростки цветка росы луны и солнца, Шэнь Цинцю не только нарушил бы круговорот духовной энергии: лишившись подобного компонента экосистемы, со временем само озеро превратилось бы в лужу затхлой воды. Потому-то это существо не оставляло их в покое, выжидая подходящей возможности для нападения.
Чтобы подтвердить свою гипотезу, Шэнь Цинцю извлёк из рукава один из ростков и покачал им перед собой. Глаза существа незамедлительно загорелись — оно подняло голову, обнажив в оскале белоснежные зубы.
— Смерти ищешь? — схватился за меч Гунъи Сяо, явно собираясь покончить с жалкой тварью.
Человекоподобный змей безуспешно попытался отползти. При взгляде на его потуги Шэнь Цинцю невольно проникся состраданием.
— Постой!
— Старейшина? — непонимающе воззрился на него Гунъи Сяо.
— То, что живущие близ Байлу люди никогда не подвергались нападениям, свидетельствует о том, что этот человекоподобный змей по сути своей безвреден. Нет нужды его уничтожать.
Он основывался на
Поразмыслив над его словами, Гунъи Сяо нехотя убрал меч. По правде говоря, в этом мире лишь Шэнь Цинцю да буддистские монахи из храма Чжаохуа могли испытывать сострадание к подобным тварям. Что до Шэнь Цинцю, то у него всегда имелась слабость к сверхъестественным существам: как уже упоминалось, фауна этого мира занимала его куда больше флоры в лице сотен цветущих сестричек — потому легко понять, отчего скрючившееся на земле существо вызывало в нём подобную нежность.
Но даже он не заметил, что создание мелко трясётся всем телом. Глаза украдкой прижавшегося к тонкому побегу существа прямо-таки источали экстатическое сияние.
***
Выйдя из пещеры, Гунъи Сяо тотчас забрался на место кучера.
— Старейшина Шэнь, — впервые после эпизода в пещере заговорил он. — Этот адепт не понимает одной вещи. Почему этот… человекоподобный змей никогда не срывал побеги, а довольствовался одной лишь водой из озера?
— Ты же видел сноп лучей, исходящих из отверстия на потолке? — ответил вопросом на вопрос Шэнь Цинцю. — Когда мы впервые повстречали это создание в лесу Байлу, то лишь отражённый от меча свет заставил его отступить. Я полагаю, что оно не способно выносить прямых солнечных и лунных лучей, без помех скользя в тени лесной поросли или во тьме пещеры. Ростки цветка росы луны и солнца всегда освещены, потому-то он попросту не мог до них добраться.
В противоположность теоретическому подходу других школ, дворец Хуаньхуа отдавал предпочтение практическому направлению боевых искусств, поэтому Гунъи Сяо не всё понял в его рассуждениях, но предпочёл согласиться:
— Должно быть, так оно и есть. Старейшина Шэнь не только достиг больших высот в сострадании всему живому, но и обладает обширными познаниями и превосходной памятью. Этому адепту ещё многому предстоит научиться.
Шэнь Цинцю издал несколько смущённых смешков, изображая признательность. Не сказав ничего особенного, Гунъи Сяо умудрялся так выражать своё восхищение, что в итоге его объект чувствовал, будто его исподволь принизили. От подобного комплимента свело бы челюсти кому угодно. Пусть умом Шэнь Цинцю понимал, что должен бы чувствовать себя польщённым, отчего-то он ощущал нечто прямо противоположное — раздражение и бессилие.
На выезде из леса Байлу Гунъи Сяо принялся уговаривать их заехать во дворец Хуаньхуа, чтобы вкусить заслуженный отдых и отдать почести старому главе Дворца, однако Шэнь Цинцю вывернулся:
— Вы уже столько для нас сделали, что, право, нам совестно вас обременять.
«Шутишь, что ли? — подумал он при этом. — И что нам, спрашивается, делать во дворце Хуаньхуа? Хвастаться ростками цветка росы луны и солнца, который мы только что добыли, чтобы твои наставники предъявили на них права?»