Системная ошибка

Энкиду Алекс

Это состояние максимальной концентрации всех душевных сил и всех скрытых возможностей мозга. Состояние болезненное и ненормальное. Эйнштейн говорил, что в такие моменты видел галлюцинации. Грэм до такого состояния не доходил – задачи у него были, все-таки, не такие глобальные. Надо иметь очень хорошее здоровье, чтобы выдержать долгую бессонницу. Но все трудности забываются, сразу после решения задачи. Окупается! Это счастье! Ради этого чувства можно двое, трое суток пострадать.

– Тебе удается выходить на уровень экзистенциального сознания без химических стимуляторов. Я хочу у тебя научиться.

Вдруг мне удастся написать великую поэму.

– У тебя Серж, ничего не получится. Не порти здоровье.

– Почему? Какая разница – решить научную задачу или создать творческий проект? Ученый, художник – по сути, разве не одно и то же? Творчество, озарение, интуиция, прозрение, вдохновение, инсайд, откровение, проявление скрытых внутренних сил, просветление мысли, высота творческого возбуждения – разве этот словарик не является общим для ученого и художника?

– Понимаешь,… есть разница. Для ученого очень важно внутри себя подкармливать жесточайшего критика. Даже коллектив критиков. Адвокат дьявола нужен обязательно. Иначе я задачу не решу, пойду ошибочным путем, а потом буду с пеной у рта доказывать, что решение верно. А притом, мою работу будут подвергать сомнению сто тысяч раз друзья-недоброжелатели. В нашем деле неправильные идеи льются потопом на головы изобретателей всех пород. Последствия могут быть плачевными для всех людей. А вот для творчества, наоборот, внутренний критик – это враг номер один. Ты знаешь! Если хоть на минутку допустить критика к неоконченному произведению – все, хана. Ничего не напишешь. Ученый создает нечто элитное, но результаты будут для всех, а художник создает простое, в сущности, произведение, но для элиты. Я так думаю. Здравый смысл, он для ученого,… а в творчестве – требуется отсутствие здравого смысла. Ученый стремится понять то, что нельзя вообразить, а художник стремится вообразить то, что нельзя понять…

– Ты говоришь о бессознательном и тут же о здравом смысле. Неувязочка…

– Я говорю о совместной работе сознания и подсознания. И чтобы не сместиться в зону безумия, требуется хорошая доза здравого смысла. А в твоем творчестве здравый смысл, рациональность, прагматичность отсутствуют полностью. Ты совершенно свободен. Ученый – прагматичный человек, который работает с противоречиями и парадоксами, а художник сам по себе, по умолчанию, уже парадокс и противоречие, при этом он пытается что-то сделать разумное. Мы, как говорят математики, непересекающиеся множества. А те известные гении, которые были теми и другими одновременно, так это исключение из правил, которые подтверждают их. Сколько людей одинаково гениальных в творчестве и в науке было из ста миллиардов человек живших, когда бы, то ни было на Земле? Это редчайшие, нетипичные мутации!

– Ты прямо разделил нас на противоположности. Ну хорошо. А вот ответь мне на один вопрос. Искусственный интеллект ученый или художник? Он и расчеты делает, и решает сложные задачи, и рисует, и музыку сочиняет. И все это один и тот же Интеллект. Кто он? Тогда на этот вопрос Грэм ответить не смог.

– Лилит дома?

– Вряд ли. Она собиралась на работу.

– Как Ники?

– Не спрашивай. Все так же.

– Пойдем дружище скорее в дом. Я сочинил новую песню. Спою тебе первому. Только

я не для этого приехал. Приперся я к тебе, чтобы позвать тебя в поход. Нас будет пятеро, вместе с тобой. Классные ребята – музыканты. Они часто ходят в походы, как дикари. Они тебе понравятся. Я им про тебя рассказал, они тебя полюбили. Представь себе: заберемся туда, где не ступала нога человека, залезем в горы, переправимся через горную реку, спать будем в палатке. Костер! Забудешь про науку, про математику, про уравнения, про цивилизацию, чтоб ей пусто было! Испытаем радость дикого человека, животную страсть и радость, будем орать, безобразно веселиться и хохотать! Вернемся резвыми и с ясными мозгами. Серж издал громкий, протяжный, непохожий ни на что звук, вероятно, он думал, что так кричали древние охотники в начале большой охоты. На крик прибежала Лиз.

– А вот и моя красотка! – с озорством протянул Серж. – Сделай мне, пожалуйста, кофе по-турецки, как я люблю. Ты знаешь.

Лиз быстро спряталась на кухне. Грэм заметил, как она смутилась и даже, кажется, покраснела от смущения.

– Серж, я принять твое предложение никак не смогу. Ты же знаешь, в каком я положении. Мне сейчас не до походов. Мало того что с сыном такое, так еще с Лилит ругаемся…

– Тем более! Тебе надо переформатировать сознание.

Его друг плохо разбирался в компьютерах и в цифровых технологиях, но любил компьютерную терминологию. Люди для него были сложными метафизическими устройствами с функцией метапрограммирования. В мозгу у них жесткий диск памяти и нейропроцессор. У кого старый и один, у кого несколько продвинутых. У некоторых была встроена хорошая звуковая плата, у других стоял четкий видеопроцессор. Люди были, кто с открытыми программными кодами, кто с локальным закрытым программным обеспечением собственного авторства. Кто позаботился о себе и поставил хороший антивирус, а кто, таких большинство, потреблял всю подряд информационную шелуху, не заботясь о своем ментальном здоровье. Людей надо было периодически переформатировать, перезагружать, обновлять программы, чистить от вирусов. Перед сном он говорил: «начинаю перезагружать свой компьютер». Он не видел разницы между нейронными сетями как специальным термином программистов, и нейронными сетями в мозгу человека. Разве только размер и упаковка, форм-фактор разный. Грэм смеялся над этим, но не возражал. Главное,не увлечься и не забыть, что это всего лишь игра в слова.

Серж достал гитару, расположился, глубоко и медленно вздохнул через нос и запел. Он начал петь тихим, неровным голосом. Казалось, звук проникал в дом сквозь стены, а не шел из горла певца.

«А мне все кажется: в один туманный день

Войдет в залив безмолвно и тревожно

«Летучего Голландца" тень –

Не надо лгать, что это невозможно.

Лохмотья парусов прилепит к реям,

По вантам разбегутся вечные бродяги…

Туман над морем пеленою стелет,

Приспустят измочаленные флаги».

На Грэма этот первый трепещущий звук песни подействовал гипнотически. До этого он сидел сгорбленный на диване, а тут он непроизвольно выпрямил спину, расширил глаза, сосредоточился на звуке. Голос Сержа окреп, стал увереннее. Зазвенел как штормовой ветер в вантах.
–

Конец ознакомительного фрагмента.