Сивцев Вражек
Шрифт:
Подъезд его квартиры выходил на этот дворик. Впрочем, насколько можно было видеть, не отворяя окна, часовые стояли во всех проходах и у всех подъездов дворика.
"Разбудить его? Или - пусть пока спит?"
Будить как будто смысла не было. Нервничать вдвоем мало толку. Выйти из квартиры все равно нельзя. Может быть, обыск до нас не дойдет.
Тихо подвинув кресло к окну, Астафьев, не отрывая глаз, следил, как осветился четвертый, самый верхний этаж. Он вспомнил: "В нижнем жильцов нет, потому там и темно; вероятно, зашли и
Обыск в верхнем этаже затянулся. Уже рассвело, и тени на дворе облеклись плотью и защитными шинелями. Солдаты сидели на ступеньках подъезда и прямо на асфальте, очевидно, до крайности утомленные.
"Ищут подолгу, значит, ищут не людей, а припасы. Обычный повальный обыск. Но заберут, конечно, и непрописанного человека... вместе с хозяином. Есть ли у него какой-нибудь документ? Но, конечно, его, раз зацапав, немедленно опознают. Лакомый кусочек для Чека!"
На дворе затопали, и из подъезда вышла небольшая толпа кожаных курток. Была одна минута страшная, и сердце Астафьева громко стучало.
Потоптавшись, группа людей перешла к другому подъезду, напротив окна Астафьева.
Новая отсрочка. Теперь - последняя.
Во втором подъезде окна осветились сразу в двух этажах, затем в третьем и почти немедленно в четвертом. Очевидно, обыскивающие разделились на две группы, и работа пошла скорее. Солдаты на дворе дремали сидя, положив винтовки на колени.
Астафьев не считал больше минут и получасов. Нервное напряжение сменилось сильной усталостью: "Все равно... Остается ждать".
Он курил, закрыв глаза и подымая веки только при звуке шагов на дворе и при долетавших громких словах солдатского разговора. Свет утра уже сливался с пятнами освещенных окон. Розовело небо. Папироса докурилась, и Астафьев начал дремать. С первой тревоги прошло уже часа три, если не больше. Впрочем - не все ли равно.
Опять топот ног на дворе заставил его вскочить и подойти к окну вплотную. Из-за занавески он увидал ту же группу людей на середине дворика. К ней присоединились и дремавшие раньше солдаты. Нельзя было разобрать, о чем шел разговор, но было видно, что происходит совещание. Наконец группа двинулась к подъезду Астафьева, а часть солдат отошла, недовольно разводя руками.
И тотчас же гулко застучали шаги по лестнице.
"Кажется, пора его разбудить!"
Астафьев прошел во вторую свою комнату, заваленную по углам книгами, где спал его гость.
– Слушайте, вставайте!
Попробовал растолкать за плечо. Гость спал крепко, измученный бессонными ночами. В ответ только мычал. Астафьев подумал: "В сущности зачем. Бежать все равно некуда. Разбужу, когда станут стучать. Пока они в нижнем этаже, а мы в третьем".
Сейчас он был совершенно спокоен - особым трагическим спокойствием. Из обывателя стал снова философом. С кривой своей усмешкой взглянул на бледное, одутловатое лицо спящего человека в желтых гетрах, повернулся,
Он ждал недолго. Вновь застучали каблуки на лестнице, и люди с громким говором стали подниматься.
Астафьев не вздрогнул, когда в дверь его квартиры постучали кулаком. Он сильно затянулся папиросой и остался на месте у двери.
За дверью был гул голосов. Астафьев явно расслышал:
– Этак невозможно, товарищ! Люди с ног валятся, да и день на дворе.
– Ладно, эту последнюю, и айда. Снова стук и другой голос:
– Разоспались там, не добудишься.
"Сейчас будут ломать,- подумал Астафьев.- Надо будить его".
За дверью сразу заговорило несколько голосов громче прежнего.
– Будя, товарищ, надобно отложить. Этак две ночи подряд... разве же возможно... тоже и мы люди.
Астафьев, бросив папиросу, приложил ухо к двери. Ропот там усиливался. Наконец чей-то резкий и визгливый голос раздраженно крикнул:
– Ну, ладно, заворачивай оглобли. Одного подъезда докончить не можете, размякли, чистые бабы. Завтра здесь делать нечего будет, все приведут в порядок.
В ответ раздалось:
– Не двужильные дались, надо с наше поработать...
Но уже тяжелые каблуки с грохотом катились обратно по лестнице. И в тот момент, когда Астафьев хотел отнять ухо от двери,- его почти оглушил новый удар кулаком по дереву. И тот же визгливый голос досадливо крикнул:
– Эй там, получай на прощанье! Разоспались, буржуи окаянные!
Дрожащими от волнения руками вынимая из коробки новую папиросу, Астафьев слушал, как замерли на лестнице последние шаги. Медленно повернувшись, он встретился глазами с человеком в желтых гетрах.
– Кажется - неприятность, Алексей Дмитрич?
Астафьев выпустил дым колечком:
– Наоборот, полное благополучие. Хорошо ли выспались?
– Отлично. А вы тоже, кажется, актер неплохой.
– Такова моя теперешняя профессия. Думаю, что теперь они ушли окончательно.
Человек в желтых гетрах ответил в тон:
– Будем надеяться. Кстати - я забыл предупредить вас вчера, Астафьев, что даром и живым я не сдамся. Нет никакого смысла.
– Понимаю,- сказал Астафьев.- И вижу. Но пока вы можете спрятать свою игрушку обратно в карман.
И прибавил, расхохотавшись искренне и весело:
– А все-таки ловко вышло! Вам явно везет. Что вы скажете о чашке морковного кофе? Выходить вам пока не стоит. Вы умеете зажигать примус?
ВЕРНЫЙ РЫЦАРЬ
Отворив на стук, Танюша увидела незнакомого человека с двумя большими мешками, скрепленными ремнем, надетым через плечо. Пришедший был в полувоенной форме и в пенсне,- тип опростившегося интеллигента.