Сияние шести солнц
Шрифт:
— Читал, читал я газеты, — сказал Теймур, — и дочитался: экономику и нравственность спутал. — Он думал, его ответной шуткой и закончится этот разговор, но Бешир не собирался шутить.
— Ты, видимо, основываешься на опыте Бузбулака? — спросил он.
— А какая разница? Деревня везде деревня.
— Ну не скажи! Разве у крестьян одинаковая психология?
— Одинаковая. Крестьянская.
Бешир остановился, удивленно взглянул на Теймура.
— Ты? А уровень развития?
— Ты хочешь сказать, что бузбулакцы не понимают, ради чего трудятся?
Бешир не ответил, пожал
— Беяз в Сумгаите, слыхал? И в Бузбулак больше не собирается.
— Не может быть!
— Да, можешь не сомневаться… сведения из надежных источников…
А между тем Бешир все дальше и дальше уходил от дома, Беневша все больше отдалялась, и Теймур все больше и больше падал духом; было так, будто свидание, которого он ждал столько лет, которое назначил на сегодня, должно было наконец состояться, а Беневша не пришла.
У самого бульвара Бешир замедлил шаг.
— Давай побродим тут еще минут десять… Мне сюда на совещание надо… Ты подумай над тем, что я сказал… Это абсолютно реально, уверяю тебя.
Теймур молчал. Он думал о том, что сейчас и Бешир уйдет, и он останется один на всем белом свете. Совершенно один!.. Может, разыскать Керима? Скорее всего, тот тоже уехал куда-нибудь в отпуск… Нет, с Керимом все. Керима больше не существует… А кто есть? Кто? Куда идут все эти люди? Почему не зовут его с собой?.. Снова вступила в свои права застарелая боль одиночества.
— Мурад очень болен, слышал?
— Нет. А что с ним?
— В больнице лежит. Давно уже… Говорят, плохи его дела. Печень… Беневше пока не говори.
Теймур удивленно взглянул на Бешира — Беневше? Бешир предупредил его вопрос:
— Она хотела тебя видеть. — И добавил раздраженно: — Не думай, что только из-за этого я бросился тебя разыскивать!
Теймур не тронулся с места, но как-то дрогнул, дернулся всем телом туда, к ней! — и Бешир, заметивший это невольное движение, с трудом удержался от смеха.
— Вот такие делишки, Теймур-муаллим! Такие делишки… Выходит, переводятся настоящие мужчины. Мурад был из настоящих… Согласен?
— Абсолютно!
— Послушай, Теймур! А сколько в Бузбулаке тех самых "истинных крестьян"? Настоящих мужчин?
Теймур улыбнулся.
— Не знаю. Не считал.
— Так вот, поезжай
Бешир, все это время державшийся в высшей степени спокойно, сейчас явно нервничал. Он давно уже ушел от того дома, куда должен был идти на совещание, вроде забыл. Возможно, его родительскому самолюбию претило, что он вроде бы сводил дочь с Теймуром, и он взял этот жесткий полемический тон. Ну что ж, Теймур уже обрел желание говорить, доказывать, спорить.
— Вот я как раз и хочу добиться того, чтоб в Бузбулаке не переводились настоящие мужчины. Чтобы они могли жить в своей деревне и крестьянским трудом зарабатывать себе кусок хлеба. И чтобы этот хлеб был «праведным» хлебом. Вот все, чего я добиваюсь.
Эти слова, кажется, пришлись Беширу по душе. Во всяком случае, он улыбается. Улыбнулся весело, от чистого сердца, и Теймур, воодушевившись, заговорил с еще большей убежденностью:
— Каждый год наши сельские школы выпускают все новые и новые группы молодежи, чурающейся сельской жизни. Все десять лет, пока ребенок учится, его родители хлопочут только об одном: спасти свое дитя от участи деревенского жителя, навсегда оторвать от родного гнезда! Крестьянину в голову не приходит, что его сын будет кормиться от земли, он и не вспоминает о ней, думая о будущем сына.
— Я тебя понимаю, — Бешир вдруг подхватил Тей-мура под руку. — Ладно, ты давай сейчас к нам! Я тоже через часок буду. Скажи Беневше, пусть чего-нибудь повкусней сготовит. Хлеба прихвати по дороге. — Он помолчал, соображая. — Хотя нет, иди прямо к нам. Хлеб я куплю…
На этот раз Теймур не повторил своей оплошности; он не спеша простился с Беширом, некоторое время неторопливо шагал вдоль тротуара и только когда Бешир скрылся из вида, пошел быстрее, быстрее…
ЧТО-ТО ВРОДЕ ЭПИЛОГА
Ближе к вечеру, когда уже садилось солнце, Туту-ханум заметила, что муж достал из портфеля десятирублевую бумажку и, подойдя к столу, стоящему на веранде, сунул десятку под скатерть. И когда послышался осторожный стук в калитку, она молча приподняла скатерть и взяла десятку.
— Неужто совсем сердца нет? — сказала она, кладя бумажку в карман. Сыну его что устроил. Хоть отца пожалей, не срами!
Профессор не ответил. Он наблюдал, как по дорожке птицей летит учитель Мурсал, как легко взбирается по крутым ступенькам айвана. Сам он от силы два-три раза в день спускался во двор, только чтоб не взбираться по этой лестнице.
— Здравствуйте, Мурсал, проходите! — Туту-ханум приветливо улыбнулась. — Как живете? Глядите вы молодцом!
— Чего ж не глядеть! Время такое настало!
— Соколом по лестнице взлетел! — Джемшидов усмехнулся.
— Это все молодость во мне играет, профессор. Хи-хи… Полсотенки еще, пожалуй, протяну!
— А не мало тебе полсотни?
— Ничего, профессор, хватит! Полсотни — это как-никак пятьдесят лет!
— Ну и, слава богу! — Туту-ханум улыбнулась, — Чтоб у вас всегда легко было на душе.
— Да, как говорится, лишь бы не хуже. А так что ж… Дочек повыдавал, у каждой… — Он хотел сказать: "У каждой кусок хлеба есть", но Джемшидов перебил его.