Сияние Вышних Богов и крамешники
Шрифт:
— Куда уж?
— Но это так. Обработка сознания начинается с детского сада. Тебе это известно. Там детям подсовывают яркие картинки совершенно иного выбора. Образы настолько яркие, что в них топят то интуитивное, с чем человек пришёл в наш мир. Зачем это делается? Якобы для того, чтобы маленький человек нашёл то, что ему нравится, как всегда — благие намерения. Чем они кончаются, известно. В школе ещё хуже: там наваливаются на ребёнка сотни, а то и больше противоречивых жизненных направлений. Мало того, что он потерял интуитивную тропу своего будущего, теперь его сознание разрублено
— Теперь мне понятно, в какую почву попадают зёрна различных форм половых извращений. Люди уже не адекватны. А тут их ещё и не туда ориентируют.
— Опять образами, только на этот раз действующими на подсознание. Теперь понимаешь, почему нельзя отдавать детей в детский сад?
— В школу выходит тоже? — спросил я.
— Главная ломка и разрушение интуитивного происходит в раннем возрасте. Если человек целостен, школа ему не так опасна, тем более что школьный процесс можно как-то контролировать. Твоё счастье, что ты не попал в ясли и садик.
— Откуда ты знаешь? — удивился я.
— Да по тебе видно. У тебя воспитание человека XIX — начала XX века. Того времени, когда никаких яслей и садов и в помине не было.
— Уж не хочешь ли ты мне сказать, что ясли и садики были придуманы…
— Да, именно, это я и хочу сказать. Они — часть проекта направленного на нивелирование и распыление человеческого сознания. Правда, советские детские заведения были несколько иными. В них сознание детей не разрушали. Наоборот, делали всё возможное, чтобы маленький человек остался целостным. Но сейчас всё далеко не так. Наши ясли и садики работают по западным программам. Ну, хватит об этом. Давай-ка «на боковую», мороз уже начал спадать, — посмотрел за дверь чума челдон. — Тумана почти нет…
— Да я и так все бока отлежал! И потом рано ещё спать.
— Тогда иди в чум к эвенкам и садись за еду. Когда делать нечего — эвенки едят. Такова их традиция.
— Я и есть не хочу.
— Ты на самом деле противный! — покосился на меня челдон. — Правильно о тебе говорил Дадоныч. Ну-ну, не обижайся! Я это так, любя. На самом деле времени у нас уйма, а делать нечего…
— Может сходить в лес за сушняком? — предложил я.
— А что? Идёт! Хоть какая-то будет польза.
Глава 36.
Руины и разговор у костра
К утру мороз действительно спал. Туман рассеялся, и мы стали снова собираться в дорогу. Когда поднялось солнце, мы были уже в пути.
— Через два дня наши друзья — каюры уедут к себе на стойбище, — обернулся ко мне Светозар.
Он управлял оленями и о чём-то думал.
— Дальше мы поедем сами.
— Сколько нам ещё ехать? — спросил я.
— Дней пять, не больше. А потом отпустим наших оленей и пойдём на лыжах.
—
— Также в чумах. У нас они по всей дороге стоят.
— Неплохо! — подумал я вслух. — А почему не строили избушки?
— Зачем? С чумами проще. Мы их обычно ставим поздней осенью. Летом их нет.
— Вот оно что! Не хотите, чтобы по бивакам нашли то, что вы тут… — замешкался я.
— А ты продолжай, продолжай, не стесняйся! Скажи, то, что вы прячете! Так?
— В общем-то, да.
— Запомни, здесь, в этих горах, мы ничего не прячем. Мы сохраняем, бережём, вот и всё. Бережём для будущих поколений потомков белых Богов. Для тех, кому всё, что здесь лежит, — показал лесовик на девственную тайгу, — очень понадобится.
— А эвенки? Они разве не хранители?
— Хранители, — кивнул головой Светозар. — Только своих традиций. Того, что им досталось от предков. Как видишь, у нас с ними общие интересы. Поэтому мы и вместе.
Через несколько часов быстрой езды мы сделали очередной привал, а к вечеру добрались до других трёх чумов.
— Вот мы опять и в тепле, и есть где покопытить нашим оленям, — сказал лесовик, спрыгивая с нарты.
Но взглянув на чумы, расхохотался.
— Смотри, видишь оленьи шкуры? Вот они, в снегу, все порванные!
Я посмотрел в сторону, куда показывал Светозар и развёл руками. Вся подстилка чумов была кем-то вытащена и сложена в большую кучу. Кругом виднелась раскиданная по снегу оленья шерсть, и всё вокруг было истоптано маленькими медвежьими лапами.
— Росомаха? — посмотрел я на эвенков.
Лючеткан кивнул и стал распрягать оленей.
— Давайте посмотрим, может что уцелело? — подошёл к куче оленьих шкур лесовик. Лучше спать на кусках, чем на ветках и колючках. Спрашивается, зачем она всё это натворила? Тут работы на день, а то и больше. Сначала шкуры надо вытащить, потом все до единой разорвать! Вот зверюга, так зверюга! И зимой и летом всегда творит одно и то же! — возмущался челдон. — И свирепствовала она здесь недавно. Судя по следам, в ночь, когда наша изба чуть не перевернулась.
Собрав куски шкур, мы снова втащили их в чумы и взялись за растопку печей.
— Ладно, что зверь не забрался в лабаз, — улыбнулся Тиманчик. — Пытался, но не смог.
— Если б не землетрясение, он бы прогрыз в лабазе дверь, — показал на следы зубов Лючеткан. — Шибко плохой росомах. Он ещё придёт, его и надо кончать!
— Как? — развёл руками Светозар. — Без хороших собак его не догнать.
— Съезжу на стойбище, возьму своего Стота, и мы найдём этого разбоя, — заверил нас Тиманчик. — Если этого не сделать, он каждый год так поступать будет.
После общей трапезы, эвенки отправились к себе, а мы со Светозаром занялись приготовлением ко сну. Когда мы забрались по своим спальникам, волхв сказал:
— Здесь, под нами, Белослав, целая подземная страна. Тысячи галерей, огромных залов и искусно выполненных гигантских подземных святилищ. Но это только первый уровень. Есть ещё и второй, и третий, и даже четвёртый! Под ним находится целая подземная страна. Она освещена светом, там тепло и там есть жизнь.
— А кто в тех местах обитает? — спросил я.