Сияние жизни
Шрифт:
— Их оружие сдетонировало все-таки, — сказал Икари и встал.
Кадзи приходил в себя, и на его лице быстро начало появляться понимание:
— Подлодка-брандер?
— Именно. С ядерным зарядом. Лоренц перестраховался, захватив аж три эсминца. Но подлодка не подплывала к группе, она просто всплыла со дна по радиокоманде.
— Но как вы угадали?..
— Я не угадывал. На предельном для корабельной радиосвязи расстоянии затоплено восемь подводных лодок. Район ловушки ограничивают «случайные» тяжелые корабли флота «NERV».
— Ах вот куда они пропали…
Икари снял мундир и аккуратно повесил
— Предлагаю сделать то же самое. Последним приказом на посту я тебя уволил из вооруженных сил Микадо.
Кадзи, наконец, улыбнулся:
— При всем моем уважении, командующий, но вы же не рассчитывали меня этим удивить?
— Не надо благодарить, Кадзи, — сказал Икари. — Спустя несколько дней быть военным станет смертельно опасным родом занятий.
Бывший генерал-лейтенант улыбнулся, показывая, что оценил каламбур.
— И куда теперь?
— Переждем цунами. Потом — как можно дальше, пока что — на аэродром. Служащие фронта через час получат уведомление по громкой, а транспорты адмирала… Ах да, бывшего адмирала Фуюцки стоят во всех портах.
— Да, агенты передали мне несколько черновиков этого радиообращения. Я, признаться, был озадачен его содержимым настолько, что приказал ничего не предпринимать. Решил, что за призывом командующего к массовому дезертирству должно что-то стоять.
Кадзи аккуратно складывал парадный китель на столе и улыбался. Головоломка из вереницы странных приказов, мучившая его последние несколько дней, быстро заполнялась недостающими частями, но абсурдность полученной картинки совершенно не пугала. Страшноватый смех Гендо Икари стал переломным для разведчика, который бесповоротно осознал, что впереди его ждет совершенно новая жизнь.
— Идем, Кадзи. Последующую кашу лучше переждать в Океании. Новый мир начнется с бомб последней войны, а у меня есть планы пожить немного в этом новом мире.
Редзи Кадзи оправил расстегнутый воротник белой рубашки и посмотрел на прямую спину бывшего начальника, который замер в дверях.
— Господин Икари… Вы говорите так, словно новый мир уже наступил.
— Он наступит. Нельзя сомневаться в судьбе.
Дверь закрылась, и Кадзи ненадолго остался наедине с увлекательным вопросом, победил Гендо Икари или проиграл.
Глава 21
Из серых стен карцера сочилось отчаяние — сочилось и собиралось в густых тенях у стен. Синдзи силился удержать себя, и ничего не мог поделать: он соскальзывал куда-то, стремительно падал, но что еще хуже — он чувствовал непрекращающиеся изменения в себе самом. Хрипел надорванный второй голос в голове, ощущение собственного тела словно мерцало, а в следующее мгновение он с ясным сознанием обдумывал ситуацию, в которую попал: обдумывал, находил блестящий выход — и немедленно забывал его, проваливаясь в звенящую металлом бездну, в знакомый аромат голубоватых радуг и перегретого масла. Иглы чужого сознания будто бы издевались, проходили сквозь него, не принося желанного слияния с машиной, а лишь пронзая страшной болью.
В сознании билась какая-то старая-старая мелодия, услышанная еще в прошлой жизни, дичайшая импровизация, неимоверно отчаянная в пылкой страсти найти свою
«Я так не могу…»
Вместе с отчетливой мыслью пришел звук открывающегося замка. Дверь лязгнула, и немедленно вслед за тем щелкнули затворы. «Теперь так всегда ко мне приходят… А… Разве уже кто-то приходил?» Синдзи попытался напрячь память, но она лениво отмахнулась и исчезла в приступе острой дрожи. Когда в глазах прояснилось, на стуле перед ним расположился взлохмаченный Ставнийчук, а за его спиной двое конвоиров целились куда-то над головой сидящего.
«Это они в меня. Да».
— Синдзи…
Голос доктора звучал так, будто в комнате поселилось эхо, предательски подхватывая каждый звук и перебрасывая его от одной стены к другой.
— Синдзи, такое дело…
— Здравствуйте, доктор.
Собственные слова шли словно не из его горла. Сердитый второй голос советовал не отвлекаться на глупые ассоциации, и Синдзи постарался сосредоточить все свое внимание на сидящем перед ним человеке. Как только это удалось, он сразу понял, что руки Ставнийчука скованы, а говорит доктор о своем последнем желании, о том, что ни о чем не жалеет…
— Доктор… О чем вы говорите? Какое желание?..
Ставнийчук поднял густые брови:
— Меня осудили как пособника грубого нарушения устава. Расстрел.
Муть в мозгу ненадолго развеялась.
— Расстрел? Нарушение? — преодолевая дрожь, он приподнялся в кровати и увидел, как напряглись солдаты. — Но за что?!
— Я запустил ракету, мы с Акаги так договорились. Она с Канаме уложила полковника, а я нейтрализовал часового и управлял стартом.
«Вот как… Спасибо, доктор». Он кивнул в ответ, показывая, что понял: Синдзи даже примерно не представлял, как он выглядит, и видно ли по его лицу, что он осознает что-то. В голове вновь поднялся бубнеж, а по телу загуляли искорки, от которых щекотно немела кожа, так что он зябко поежился и вновь собрал всю слабую волю в кулак.
— …Я потому, собственно, и попросился тебя навестить. Рицко Акаги не заслуживала так умереть, так что хочу сказать напоследок спасибо.
Синдзи поднял глаза. Обреченный на смерть доктор спокойно благодарил за отмщение, и это почему-то не укладывалось в голове. Что-то мешало.
— Алексей-сан… Вы знаете, почему она вообще отправилась в «Прорыв»?
Ставнийчук кивнул. Один из конвоиров, не переставая целиться в Синдзи, положил руку на плечо осужденному, и доктор встал:
— Знаю. После «Ядра» и ЕВЫ ей так и не удалось больше ничего создать, она только доводила все это до ума. Кроме Кацураги ни с кем не общалась. Так что в поход уходило все, что у нее было… Тут такое: или сиди с надеждой на озарение, на открытие, или… Да иду я, иду…
Его толкнули, и Ставнийчук негодующе посмотрел на сопровождающего:
— Эй, куда, ты забыл? Ваш командир разрешил ведь!
Конвоир кивнул, охлопал карманы и бросил на кровать измятую пачку сигарет и несколько спичек.
Синдзи недоуменно посмотрел на это и поднял мутный взгляд на уже идущего к дверям доктора.
— Да знаю, не куришь. Больше нечего тебе на память оставить.
Уже у выхода седоволосый доктор остановился так резко, что солдат вскинул ружье и занес приклад для удара, но осужденный всего лишь обернулся. Его глаза были скрыты густой тенью, а голос глух.