Сияние
Шрифт:
— А «оно» — это что, Дэнни?
— Не помню! — страдальчески выкрикнул Дэнни. — Если б помнил, я бы сказал. Как будто оно такое плохое, что я не помню потому, что просто не хочу помнить!
Я, когда просыпаюсь, могу вспомнить только ТРЕМС и все.
— Тремс?
— Да.
— И что же это такое, Дэнни?
— Не знаю.
— Дэнни?
— Да, сэр.
— Ты можешь заставить Тони прийти сейчас?
— Не знаю. Он приходит не всегда. Не знаю, хочется ли мне, чтобы он вообще теперь приходил.
— Попробуй, Дэнни. Я буду тут.
Дэнни
Дэнни тяжело вздохнул и наклонил голову:
— Но я не знаю, получится или нет. Раньше я никогда так не делал, если кто-то смотрел. И потом Тони приходит не всегда.
— Не придет, так не придет, — сказал Эдмондс. — Я просто хочу, чтобы ты попытался.
— Ладно.
Опустив неподвижный взгляд на медленно покачивающиеся кроссовки Эдмондса, Дэнни метнул свое сознание наружу, к маме и папе. Они были где-то здесь… если уж на то пошло — прямо за той стеной, где картина. В приемной, куда они зашли сначала. Сидят рядышком, но не разговаривают. Листают журналы, волнуются. За него.
Хмуря брови, он сосредоточился сильнее, пытаясь ощутить и понять мамины мысли. Если ее не было в комнате рядом с ним, это всегда давалось труднее. Потом он начал улавливать. Мама думала о сестре. О своей сестре. Сестра умерла. Мама думала, что главным образом из-за этого ее мама и превратилась в такую
(стерву?)
в такую старую приставалу. Оттого, что умерла мамина сестра. Она была маленькой девочкой, когда ее
(Сбила машина о Господи больше я ничего такого не вынесу Эйлин но что если он болен действительно болен рак воспаление оболочек спинного мозга лейкемия опухоль мозга как у сына Джона Гантера или атрофия мышц Господи
у детишек его возраста сколько угодно случаев лейкемии
радиотерапия химиотерапия это все нам не по карману но не могут же они просто дать от ворот поворот и выкинуть подыхать на улицу не могут тем более что с ним все в порядке все в порядке все в порядке в самом деле нельзя
позволять себе думать)
(Дэнни…)
(про Эйлин и)
(Дэнни-и…)
(ту машину)
(Дэнни-и…)
Но Тони не показался. Только голос. Он затих, и Дэнни последовал за ним во тьму: кувыркаясь, он падал в какую-то волшебную дыру между кроссовок доктора Билла, они покачивались; позади что-то громко стучало; дальше, во тьму, где беззвучно плавала ванна, из нее высовывалось что-то страшное; мимо приятного, напоминающего перезвон церковных колоколов звука; мимо часов под стеклянным колпаком.
Потом в эту тьму проникла одна-единственная немощная лампочка, вся в фестонах паутины. Слабый свет падал на каменный пол, сырой и неприятный на вид. Где-то, не слишком далеко, не прекращался приглушенный металлический рев. Не страшный. Сонный. Летаргический. Вот про эту штуку и забудут, подумалось Дэнни в дремотном удивлении.
Когда глаза привыкли к
(Твой папа. Видишь папу?)
Конечно, он видел. Неужели Дэнни мог бы не заметить папу даже при слабом подвальном освещении? Папа стоял на полу на коленях, фонарик отбрасывал луч света на старые картонки и деревянные ящики. Картонки были старыми, заплесневелыми, некоторые развалились, вывалив на пол потоки бумажек. Газеты, книги, похожие на счета машинописные страницы. Все это папа изучал с большим интересом. А потом папа поднял взгляд и посветил фонариком в другую сторону. Луч высветил еще одну книгу, большую, перевязанную золотым шнуром. Похоже, обложка была из белой кожи. Это оказался альбом для вырезок. Дэнни вдруг очень захотелось крикнуть отцу, чтоб тот оставил альбом в покое, что некоторые книги открывать нельзя. Но папа уже пробирался к нему.
Ревел какой-то механизм — теперь Дэнни понял, что этот зловещий, ритмичный грохот создавал котел «Оверлука», который папа проверял по три-четыре раза на дню. Грохот становился похож на… тяжелые шаги. А запах плесени и гнилой, отсыревшей бумаги сменился каким-то другим… резким, отдающим можжевельником запахом Дряни. Запах облаком окутывал папу, который потянулся за книгой и схватил ее.
Где-то в темноте Тони
(Это бесчеловечное место превращает людей в чудовищ. Это бесчеловечное место)
вновь и вновь повторял что-то непонятное.
(превращает людей в чудовищ.)
Еще одно падение в темноту, теперь оно сопровождалось тяжелым, громоподобным стуком — котел тут был ни при чем, это свистел молоток, врезаясь в шелковистые обои стен, выбивая облачка известковой пыли. Дэнни беспомощно припал к сине-черным вытканным на ковре джунглям.
(Выходи)
(Это бесчеловечное место)
(получи что заслужил!)
(превращает людей в чудовищ).
Задохнувшись — собственное судорожное аханье эхом отдалось в голове, — Дэнни рванулся из тьмы. В чьи-то руки. Сперва он отпрянул, думая, что рожденное мраком существо из «Оверлука», существующего в мире Тони, каким-то образом последовало за ним в мир реальных вещей, а потом доктор Эдмондс сказал:
— Все в порядке, Дэнни. Ничего. Все отлично.
Дэнни узнал доктора, потом обстановку кабинета. Его начала бить дрожь, с которой он не мог справиться. Эдмондс держал его.
Когда реакция пошла на убыль, Эдмондс спросил:
— Ты говорил что-то о чудовищах, Дэнни… что?
— Это бесчеловечное место, — произнес мальчик утробным голосом, — Тони сказал… это бесчеловечное место… превращает… превращает… — Он потряс головой. — Не могу вспомнить.
— Постарайся!
— Не могу.
— Тони приходил?
— Да.
— Что он тебе показал?
— Темноту. Стук. Не помню.
— Где ты был?
— Отстаньте! Не помню! Отстаньте!