Сиятельные любовницы
Шрифт:
На что же Медина потратил эти полчаса? Объясним, но начнем наш рассказ чуть раньше.
Когда Кальдероне играла, Кальдерон имел обыкновение ожидать ее у театрального входа, чтобы проводить домой.
Но в этот вечер, одновременно счастливый и несчастный после откровенного разговора, даже более несчастный, чем счастливый, поэт удалился, а вернее — просто убежал, как сумасшедший, хотя со всех сторон ему кричали: «Король в театре!»
Однако перед уходом Кальдерон
Прежде всего, она была уверена, что Кальдерон будет на нее какое-то время зол за ее откровенность. Потом, как артистка, она была слишком восхищена этим вечером, чтоб позволить властвовать над собой как над любовницей из-за его плохого настроения.
По словам Инесы, король весь спектакль, казалось, не сводил с нее глаз и слушал ее одну… А что, если это сбудется? Если король… А почему бы нет?.. Но монастырь, куда она должна будет запереться, после того, как король перестанет ее любить! Э, пусть он только ее полюбит! Она чувствовала в себе силу удержать его в своих руках, так что до монастыря еще далеко.
Это была, как видите, девушка с характером. Но она была воспитана в прекрасных правилах ее приемной матерью, Марией де Кордова, которая уже около месяца жила с Севилье, удерживаемая своими семейными делами. Кальдероне оставалась одна со своей горничной в самом скромном обиталище, в нижнем этаже одного из домов улицы св. Иеронима.
Прошло минут двенадцать, как она вернулась домой, куда ее привела старая Барбара Коранель. Она занималась в своей спальне ночным туалетом, а в соседней комнате камеристка готовила ужин.
— Если вам угодно, сеньорита, — закричала Инеса, — все готово!
— Вот и я! — ответила Кальдероне.
И она уселась за стол напротив своей камеристки. О, это был отнюдь не пир! Кисть винограда и по две-три фиги каждой, ну и хлеб с водой для обеих — вот и все. После такого ужина плохие сны не снятся.
Кальдероне уничтожала свою порцию, Инеса — свою, когда постучались в дверь, выходившую на улицу.
— Стой! — прошептала служанка и добавила громко. — Кто там?
— Герцог Медина де ла Торес, — отвечал голос за дверью.
— Герцог Медина де ла Торес, — тихо, со вздохом повторила Кальдероне. Однако оиа встала и подошла к двери.
— Что вам угодно, сеньор?
— Поговорить с Кальдероне… Поговорить с вами, потому что я узнал ваш голос.
— Но я вас не знаю… Я никогда вас не видела…
— Отоприте, вы увидите и узнаете меня.
Мария глазами советовалась с Инесой, в то же время внутренне советуясь сама с собой. Герцог не король… но это почти такое же блюдо… Во всяком случае, можно посмотреть!
Инеса движением головы сказала ей: «Отоприте!» В одно время
Она открыла.
И ее первым впечатлением при виде посетителя было вовсе не сожаление — напротив! Герцог был молод и красив, моложе всех вельмож двора Филиппа IV. Двадцати трех лет, он обладал стройной талией, благородными и нежными чертами лица.
Он поклонился актрисе и поцеловал у нее руку.
— И притом, — сказал он голосом, в котором слышался легкий оттенок надменности, — и притом, сеньорита, разве теперь, когда вы меня знаете, поздно уделить мне несколько минут вашего внимания?
Он подчеркнул это слово «поздно». Кальдероне покраснела, чем доказывалось, что она отлично поняла смысл.
— Нет, — ответила она, — нет, сеньор, не слишком поздно.
— Благословен Бог! Поговорим прямо сейчас же! — весело вскричал Медина. Он сел.
— Прошу вас сюда, сеньор! — сказала актриса. Около стола, еще уставленного простыми кушаньями, ей не нравилось беседовать с блистательным вельможей.
— Как вам угодно! — ответил он.
Между спальнями Кальдероне и ее приемной матери была маленькая комната, которая при случае могла сойти за залу, (мы говорим «при случае» потому, что она ничем не отличалась по своей обстановке от прочих комнат). В нее-то Кальдероне во главе с Инесой со светильником, ввела герцога.
И этот человек, от которого не ускользнула чрезмерная простота убранства, вывел из этого благоприятное для себя заключение, что цитадель, нуждаясь почти в самом необходимом, не долго выдержит осаду.
Камеристка вышла.
— Мое милое дитя, — приступил Медина, — я не буду несправедлив, сомневаясь в вашем уме. Вы знаете, зачем я у вас сию минуту. Вы прекрасны, я — богат. Я хорошо понял ваш ответ: у вас нет любовника. У меня нет любовницы. Хотите быть моею? Неправда ли, да? Подпишем контракт.
Проговорив эти слова, герцог обнял Кальдероне за талию, но она вырвалась, и вся еще пунцовая, но однако улыбающаяся, сказала:
— Вы очень спешите, сеньор.
Он рассматривал ее с изумлением.
— А! Это вам не нравится? — возразил он. — Вы предпочли бы, чтоб близ вас я оставался холодным и бесчувственным?..
— Но мне в первый раз говорят так, как вы. Я скромна!..
— Тем лучше, ради Бога! Условия нашего взаимного договора будут для вас выгодны… Молода, прелестна, скромна… Посмотрим: за молодость дом на площади Алькада! Довольно?
— О сеньор!
— За красоту тысячу дублонов в месяц. Достаточно?..
— Сеньор!
— А за скромность… О! Я уж и не знаю что… скромность неоценима!.. Ну, за скромность две тысячи дублонов в месяц и целый дождь поцелуев каждый день… Достаточно? Хочешь больше? Приказывай! Но… подпишем, подпишем…