Сияющие создания
Шрифт:
– Привет, Зак, - поздоровалось чудовище и в несколько плавных шагов оказалось подле меня.
– Я не представился в прошлый раз, меня зовут Хью.
От всего его вида меня бросило сначала в жар, потом в озноб - надо мной нависал огромный полуголый мужик с головой ворона. Птицеголовый повторил заново всю церемонию с ощупыванием моего лица, провёл большим пальцем по губам и ухватил за челюсть, заставляя приоткрыть рот. Может он хотел оценить состояние моих зубов, прежде чем перейти к делу, или такова была его обычная прелюдия перед соитием с омегой, но в любом случае я почувствовал, что хочу убить его, когда всё закончится и я снова буду в состоянии владеть собой. Затем он переключился на мои шею, грудь, живот, бёдра, теперь он трогал меня, едва касаясь кончиками
– У меня такое чувство, что я тебе не нравлюсь, но сейчас мы оба заложники ситуации, поэтому предлагаю просто расслабиться и получить удовольствие.
– Поддерживаю, - процедил я сквозь зубы, - может, уже начнём?
Его огромный член покачивался как раз на уровне моих глаз. Я пообещал себе, что если он меня не покалечит им, то я убью его быстро, без мучений. Джош говорил, что всё будет хорошо, и мне следовало ему верить, но пока что единственное, чего мне хотелось, - отползти поближе к стенке и слиться с ней, превратиться в равнодушную глыбу, которой плевать, кто, чем и как к ней прикасается.
Птицеголовый поднял руки к клюву и потянул его вверх. Плащ из чёрных перьев медленно скользнул к его ногам, а птичья голова оказалась на самом деле просто капюшоном. Сквозняк подхватил отпавшие от плаща пух и перья, и они закружили вокруг нас, а потом опали, прилипая ко всему, чего касались. Я даже застонал от облегчения, по крайней мере, Птицеголовый был вполне обычным человеком, а не кошмарным порождением экологии, генной инженерии или бесновавшегося внизу тумана.
– Твои перья забили окна, теперь тут стало совсем темно.
– Подумал, что лучше немного притушить свет.
– Смешная шутка. Ха-ха.
Разговор иссяк. Джош был прав, когда велел мне молчать и позволить Птицеголовому делать своё дело. От того, что мы, собственно, до сих пор не начали, похоже, хуже было только мне, Птицеголовый держался вполне молодцом. Да, у меня течка, а он в четыре раза здоровее меня, и даже если я ненавижу его в этот момент всем сердцем - это ничего не изменит. Я смирился. Это как с болью, которая достигла своего пика, и её уже невозможно терпеть. Полка заскрипела под его весом, но выдержала. Лёжа на боку, он принялся разглядывать меня. Медленно провёл ладонью в паре миллиметров от моего бедра, так что все волоски встали дыбом, и мне пришлось стиснуть зубы. Я так надеялся, что все прелюдии уже закончились и дело пойдёт немного бодрее - сближение, стыковка, фрикции, химическая реакция и небольшой перерыв. Если мне повезёт, то я отделаюсь всего лишь парой дней этой вынужденной близости, если нет - мне может светить целая неделя. Меня никто не спрашивал, хочу ли я чувствовать руки абсолютно чужого мне человека на своей коже, нужны ли мне его поцелуи - я омега, омег не принято спрашивать. Можно воспринимать всё это, как угодно, как помощь или как плату за то, чтобы выбраться отсюда. В конце концов, это должно было когда-нибудь случиться. Пусть делает, что хочет, главное - после я смогу отсюда уйти.
Я не понимал, почему он медлит и изводит меня, зачем ощупывает, вылизывает, поворачивает то так, то эдак. Разве не понятно, что я не стану его просить или стонать, умоляя поскорее мне вставить? Мне нужно сохранить хотя бы остатки моей гордости и свободы. Я не доставлю ему удовольствия видеть себя полностью униженным, полностью в его власти и распоряжении, не стану ему помогать. Наверное, он думал, что я должен быть благодарен ему - ведь он не был груб и, наверное, так пытался расшевелить меня. Просто я не хочу, это не мой выбор, это природная необходимость. Он чужой мне, хотя я не испытываю к нему отвращения и его запах скорее приятен, чем отталкивает меня.
–
Ещё миг назад я чувствовал, как его член упирается между моих скользких ягодиц и губы терзают мою шею, руки сжимают мои мышцы и кожу, оставляя отметины, и вдруг он взял и отстранился. Это было крайне жестоко.
Я мог сопротивляться, браниться или быть пассивным бревном, но я не мог получить отказ.
– Ты сдохнешь от похоти, если уйдёшь, - угрожать было глупо, и это я понял сразу же, по скрипу освободившейся от его веса полки.
Он собирался оставить меня с моими проблемами и смыться.
– Не могу. Я чувствую себя насильником.
Это был удар ниже пояса. Конечно, я считал его насильником, но мне и в голову не приходило, что его это волнует.
– Помоги мне, - собрав смазку у себя между ног, я провёл ладонью по его члену, - пожалуйста.
– Я знаю, что ты несколько лет сидел на таблетках. Не представляю, что с тобой произошло, что ты никого к себе не мог подпустить. Не хочу, чтобы ты ненавидел меня, Зак.
– Трахни меня либо катись к чертям!
– Болезненный спазм выгнул меня, и я застонал. Не думал, что и это мне придётся сделать самому. Я с трудом встал на четвереньки и, поскольку он все ещё стоял рядом и нерешительно наблюдал за мной, подтянулся и обхватил его за шею. Я приклеился к нему словно пиявка, обхватив руками и ногами и источая дурманящий сок.
– Я не знаю, красив ты или безобразен, или ни то ни другое, я даже не уверен в том, что ты обычный человек, но сейчас всё это не важно. Даже то, что я ненавижу тебя только потому, что не могу оттолкнуть - всё это не важно. И ты можешь думать, что я тебе не подхожу, или тебе меня просто жаль, и я тебе никто и имя моё ты забудешь, как только закроешь за собой ту железную дверь, но сейчас ты вставишь в меня свой огромный член и постараешься не порвать. Это всё, о чём я тебя прошу. Хорошо... Хью?
– Это значит, ты не против?
'Ом, шанти, шанти, шанти...'
Всё его тело окаменело, и только лёгкая дрожь обхвативших меня рук выдавала его колебание. Он повалил меня на спину и, вздёрнув мои ноги себе на бёдра, вошёл, легко, как нож в подтаявшее масло. Я застонал, но не от боли, хотя она тоже была, а от ощущения наполненности, которого мне так не хватало. Я смотрел, как напряглись мышцы на животе и руках Птицеголового, как блестел пот на его коже и сгорал от желания. Каждое его движение, каждое прикосновение заставляли меня тянуться к нему. Слиться с ним, пропитаться им, получить его всего, чтобы наконец-то пожирающий меня огонь, выплеснулся. У меня не хватало сил, чтобы самому прижаться к нему, и я хотел сказать что-то вроде 'ещё' и 'ближе', ощутить замкнутость не только внутри, но и снаружи, вот только теперь мне было совсем не до разговоров. Я не мог справиться с собственным телом, я больше его не контролировал. Моя зависимость от Птицеголового стала похожей на шаткий мост между жизнью и смертью. Если бы он выпустил меня из своих рук, оставил здесь одного, эта жуткая ненормальная течка убила бы меня.
Может, я как-то сумел дать понять это Птицеголовому, потому что он подтянул меня к себе и прижался всем корпусом так, что я, наконец, смог обнять его, провести ладонями от лопаток до ягодиц, дотянуться до губ. Его язык оказался у меня во рту, и мне хватило всего нескольких толчков и его руки на моём члене, чтобы кончить. Я не заметил, как мои стоны и конвульсии перешли в его. Он растягивал меня изнутри, а я сжимался, не давая ему выйти. Я делал это не специально, просто мой организм всеми средствами желал взять 'своё'. Теперь мы были связаны. Инь и Ян, преходящие друг в друга. Один оргазм затихал и как морская волна его догонял следующий. Когда нас накрывало, мы с Птицеголовым хватали ртом воздух и стонали друг другу в шею или в рот. Мне казалось, я способен раскрошить его кости, если обниму ещё чуть сильнее или, что наша кожа вот-вот расплавится, потому наш пот превратился в кислоту, сжигающую границу между нами.