Скачущий на льве
Шрифт:
Акива. Ни для кого. Бен Азай умер, Бен Зома сошел с ума, Элиша стал отступником.
Гамалиил. А ты?
Акива. Я тоже стал другим.
Гамалиил. Но ты выдержал! Ты вошел с миром, и вышел с миром.
Акива. Да, я крепкий парень! Я же простой мужик, пастух. Молодость в труде и бедности. Крестьянский здравый смысл, благочестивая народная мудрость… Что там еще плел наш великий говорун Элиэзер?
Гамалиил. Акива, а что там все-таки было?
Акива. Где?
Гамалиил. В
Акива. Бог с тобой, Гамалиил! Неужели ты думаешь, что я расскажу тебе?
Гамалиил. ОН (жест) запретил тебе?
Акива. Нет, я сам запретил себе.
Гамалиил. Акива, я пришел к тебе за утешением.
Акива. Зачем же еще ко мне приходить? Чем я могу утешить тебя?
Гамалиил. Скажи мне правду. Обещай!
Акива. Разве я когда-нибудь лгал?
Гамалиил. В том-то и дело, что нет. Но сейчас, мне кажется, ты не договариваешь. Не может быть, чтобы ты полагал этого Бар Кохбу Мессией! Зачем ты всех уверяешь в этом?
Акива. Я действительно так считаю.
Гамалиил. Но он же ничем не напоминает Мессию!
Акива. Он не похож на тот образ Мессии, который сложился в твоих мыслях, но это ничего не значит. Почему ты думаешь, что Божественный замысел должен походить на твои идеи и представления?
Гамалиил. Ты разглядел Божественный замысел, а я — нет?
Акива. Разве это в первый раз?
Гамалиил. Акива, ты всерьез считаешь, что ты настолько умнее меня?
Акива. Гамалиил, зачем задавать вопрос, на который ты знаешь ответ? Такой разговор унижает тебя и меня. Ты же пришел за утешением. Утешься тем, что я вижу в Бар Кохбе Мессию.
Гамалиил. Акива, сознаешь ли ты, какую ответственность ты на себя берешь? Если ты ошибаешься, это твоя личная ошибка. Но ты продолжаешь настаивать на своем, и тем самым ввергаешь в заблуждение весь народ. Это сравнимо с лжепророчеством и даже с сознательным богохульством. Помнишь ли ты, что бывает с теми, кто богохульствует?
Акива. Напомни мне, я уверен, это доставит тебе удовольствие.
Гамалиил. Богохульников поражает Иродова немочь! Руки и ноги их сохнут, головы их трясутся, их терзает невыносимая боль. Тела их покрываются струпьями и язвами, глаза их вытекают, лица их гниют, как у прокаженных, плоть их заживо пожирают черви. Так сходят они в могилу.
Акива. Меня это не трогает, ибо не имеет ко мне отношения. Если хочешь, скажи эти слова членам Синедриона и посмотри на их реакцию. Только учти, что эта речь может стать последней в твоей жизни. Тому, кто пугает других, нужно быть готовым самому пережить великий страх.
Гамалиил. Акива, ты открываешь врата бездны!
Акива. Они порой неотличимы от дверей рая!
Гамалиил. Я боюсь не за себя. Что будет с народом Божьим? Ты понимаешь, что при таком решении Синедриона война с Римом неизбежна?
Акива. Я вижу это также ясно, как ты.
Гамалиил. И
Акива. Нет, ибо я уповаю на помощь Божию. А вот тебя, как видно, эта война пугает? Не странно ли это? Ты же всегда мечтал о часе, когда наш народ сможет сбросить ненавистное иго иноверцев. Откуда вдруг такое малодушие?
Гамалиил. Акива, послушай меня! Прошу тебя, оставим взаимную неприязнь ради судьбы народа Израиля! Забудь обиды, которые я нанес тебе вольно или невольно. Прости меня! Скажи мне со всей искренностью: ты веришь в наш успех?
Акива. Гамалиил, я не могу забыть обиды. Никто не может сделать бывшее не бывшим. Но я постараюсь тебя простить. Я отвечу тебе вполне искренне. Послушай одну историю. В молодости я дружил с одним крестьянином по имени Эфраим. Он зарабатывал на жизнь тем, что копал колодцы. Это был огромный, хмурый человек, которого все сторонились. Казалось, он всегда таскал с собой свою яму. Как-то он попросил меня помочь, и мы спустились в почти готовый колодец. Дело было летом, в полдень, стояла жара, солнце светило так, что был виден каждый камушек на дороге, а на небо было больно смотреть. Но в колодце было темно, и, что самое неожиданное для меня, высоко в небе были видны звезды. Их можно было увидеть только из глубины этой ямы. Так и сейчас. При ясном, слепящем свете разума я вижу, что надежды мало. Умом я понимаю это. Но в глубине моей души, в самой темной ее глубине, там блещет звезда надежды. Когда я смотрю оттуда, мне кажется, что возможно чудо. И я надеюсь на него.
Входит слуга.
Слуга. Рабби Акива, Рабби Гамалиил! Мой хозяин Рафаил Бен Амрам вновь приглашает вас почтить вашим присутствием пир в честь обрезания его сына.
Кланяется.
Что мне передать ему?
Гамалиил. Благодарю за приглашение, но я не приду. Я не хожу на пиры простонародья. Предпочитаю следовать словам царя Давида: «Блажен муж, не ходящий в совет нечестивых и в собрании насмешников не сидящий».
Акива. А я буду непременно. Передай Рафаилу, что я сейчас же иду.
Слуга выходит.
Гамалиил. Ты предлагаешь нам поверить, что пришел час избавления?
Акива. Да.
Гамалиил. Ты готов умереть?
Акива. В любой момент.
Гамалиил. И предлагаешь нам последовать за тобой?
Акива. Пусть каждый делает свой выбор.
Гамалиил. Врата бездны! В этом твое утешение, Акива?
Акива. Другого утешения у меня для тебя нет.
Пир у Рафаила. Ангел смерти
Акива идет по улице Лода и видит толпу людей, весело распевающих «Симан тов»:
«Мазаль тов! Счастья и удачи!», «Добрый знак с небес нам дан! Счастья знак дарован нам!»
Акива присоединяется и поет со всеми.
Звулун. Рабби, мир тебе! Наконец-то!
Все. Что же так поздно? Мы тебя так ждали!