Скалолаз
Шрифт:
И Шеель никому не позвонит. Отмежуется от товарища («Куда деньги будешь девать?») шуткой: «На старость коплю». В заначке у него было двести тридцать тысяч долларов.
Боевики выпили. Шеель продолжил:
– Теперь в общих чертах. Кроужека не удастся взять сразу же возле Гхунзу или у подножья горы. Во-первых, это не столько личная охрана вице-премьера, сколько непальский спецотряд. Да и шума не избежать. В отличие от нас, телохранители не пользуются бесшумным оружием, а перестрелки нам не миновать. Поэтому основная часть операции пройдет вдалеке от базового лагеря.
– Они наверняка разобьют свой базовый лагерь по соседству с чешским, – сказал Хорст Кепке.
– Я думал об этом, – кивнул командир. – Именно русские нам помогут, они – наша козырная карта.
Кепке, слушая командира, неодобрительно качал головой. Шеель найдет множество доводов, чтобы провести завершающую стадию теракта как можно выше. Скажи он сейчас, что намерен взять Кроужека на самой вершине Кангбахена, – Кепке нисколько не удивится. Его самого прельщала перспектива взойти на одну из самых неприступных вершин Гималаев, но уж больно резко она контрастировала с их подлинной миссией. С одной стороны – горы: величественные, гордые, до безумия красивые; с другой – деньги, не подкрепленные никакой идеей.
Да, Хорст Кепке еще помнил трепетное состояние, когда стоял на вершине Монте-Розы… Спустя годы, когда притупились ощущения адских усилий, когда перестали сниться обезображенные трупы «черных немцев», Кепке стало казаться, что это не сам он взобрался на гору, а перенес его туда дьявол, чтобы показать мир с головокружительной высоты; и мысль, что он неосознанно сравнил себя с Иисусом Христом, его не посетила. Хорст был одним из многих, кому искуситель показывал это, грозя пальцем одной руки, а другой указывая себе за спину, где громоздились одна, две… пять… бесчисленное множество еще более высоких и неприступных гор. И непонятно было Кепке – эта страсть, эта болезнь к горам – от всевышнего или от дьявола.
Сейчас Хорст не чувствовал любви к горам – не стало трепетности, но соблазн присутствовал в нем всегда, правда, ничем не подкрепленный. Теперь появился вполне реальный, осязаемый повод, и бывший альпинист все чаще стал мечтательно вздыхать. Но… уже без прежнего задора. Значит, все-таки искушение. Не было бога и светящего нимба над головой – был искуситель и его обманчивая длань на голове молодого немца.
2
Одетый в строгий деловой костюм и белоснежную рубашку с запонками Мирослав Кроужек смотрел в окно. За ним проплывали серые облака, а перед глазами вице-премьера стояла величественная Жанну – пожалуй, самая прекрасная из горных вершин Гималаев. Кроужек видел ее, как наяву. Будто перенесся на двадцать лет назад и снова оказался в северо-восточном Непале, в массиве третьей вершины мира Канченджанги. Или Канчанджунге, не суть важно.
Он с трудом оторвал взгляд от окна и со вздохом заштриховал намеченный на чистом листе бумаги маршрут. Ничего не получалось. Слишком долго. Если бы не его высокий пост и дефицит времени, тогда бы он снова вместе со своими друзьями из чешского Горного клуба проделал сумасшедший путь на машинах по невыносимым дорогам Турции, Ирана, Ирака,
У Кроужека скоро юбилей. Он долго думал, как лучше справить круглую дату. Идею подал Петр Миклошко, один из пресс-секретарей МИДа Чехии, с которым он не прерывал дружеских отношений на протяжении вот уже почти тридцати лет.
– Слушай, старик, – сказал ему Петр. – Не пойму, чего ты мучаешься. – И произнес это трудновыговариваемое слово: – Кангбахен.
С этого мгновения Мирославу Кроужеку вдруг все стало просто и понятно. Так давно зревший вопрос разрешился сам собой. Конечно, Кангбахен! Горы, оползни, обвалы, миллиарды тонн снега… и ледяное шампанское за его здравие! Это даже не море, мысль о котором последнее время будоражила воображение вице-премьера, не гигантские волны, которые вызывали у высокопоставленного чиновника сильнейшие приступы морской болезни.
Да, прекрасная мысль, очень значимое в жизни событие произойдет на высоте 7902 метра.
После разговора с Петром Миклошко Кроужек вызвал к себе начальника личной охраны.
В кабинет вошел ровесник премьера – с редкими волосами, острым и внимательным взглядом, одетый, как и его шеф, в строгий костюм, но более светлых оттенков.
Кроужек предложил ему сесть.
Новак отказался:
– Я постою. – Он научился распознавать, затянется беседа или нет, стоит ли присаживаться хотя бы на минуту.
Кроужек настоял на своем:
– Чувствую, после моих слов ты упадешь в обморок.
Телохранитель тяжело опустился в кресло.
– Скажи мне, Ян, как делать искусственное дыхание?
Ян Новак и бровью не повел. Казалось, он не заметил или не понял иронии шефа. Но шеф задал вопрос, и ему пришлось отвечать:
– При потере дыхания к пострадавшему обычно применяют метод искусственного дыхания, называемый «рот в рот». При остановке сердца используют метод…
Кроужек громко рассмеялся, жестом руки останавливая Новака.
– Я в шоке от твоих медицинских познаний! Но больше всего я потрясен твоей прямолинейностью. Ты неповторимый человек! Нет, ты просто уникален! И у меня есть для тебя такая же редкостная новость. Готов?
– Что? – не понял Новак.
– Я спрашиваю, ты готов услышать новость?
– Пожалуй… да, – с некоторой запинкой ответил телохранитель.
Кроужек остановился в шаге от него и, неотрывно глядя ему в глаза, произнес:
– Не далее как через два месяца мы отправимся в Гималаи.
– Это шутка?
– Я абсолютно серьезен. Свобода, никакой цивилизации, никаких сотовых телефонов!
Новак не упал в обморок. В ту минуту он подумал, что чертовски устал. Горы – далекие и незнакомые (не Татры и даже не Альпы, а Гималаи) – вдруг придвинулись вплотную, и ему стало тяжело. Однако начальник охраны быстро сбросил с себя поддельный груз. Его шеф редко когда шутил, и он научился отсеивать шутливое от серьезного. Еще несколько секунд – и Новак понял, что давил на него не призрачный горный массив, а не менее громоздкая, так внезапно свалившаяся на него работа. Им овладела слабость, и он ощутил себя беспомощным.