Скалолазка

Синицын Олег Геннадьевич

Я молчала.

– Элен, прости меня, – произнес Гродин. – У меня не было выхода. Они бы убили нас с Чарльзом.

Сильным толчком Лопоухий вышвырнул меня на улицу. В свете прожектора я обнаружила возле палатки группу людей. Человек семь-восемь. Лиц не разглядеть, но, похоже, все – турки. У некоторых на плечах висели короткоствольные автоматы. Другие и без оружия выглядели страшно – здоровые, черные, ручищи волосатые… Божечки, надо же так влипнуть! И почему я не улетела обратно?

А вот и мои собственные сумки. Кто-то разыскал их в темноте и выволок на свет.

Ишь, какие заботливые…

Следом за мной из палатки появился мистер Лопоухий с пистолетом в руке. Судя по тому, как он держался, сразу было видно, кто главарь шайки.

– Так вот, крошка! – сказал Лопоухий, наклонившись к моему уху. – Полезешь на скалу. Прямо сейчас.

Хмель уже выветрился из головы, и я вдруг поняла, что у него совершенно не британский акцент.

Американец. Не из Нью-Йорка, но очень близко к этому.

– Я вам не «крошка», мистер Лопоухий! – раздраженно ответила я.

– Как ты меня назвала? – взвился он.

Попала в самую точку. Уверена, что его и в школе так дразнили…

Пощечина получилась звонкой, моя голова отлетела назад, а в мозгах помутилось. Едва не упала, но меня подхватил бородатый турок, который приставлял пистолет к голове Гродина.

Не самая незначительная моя проблема – острый язык. Он хотя и способен разговаривать на многих (в основном древних) наречиях, но доставляет массу неприятностей своей язвительностью. Иногда сама не понимаю, как эти колкости из меня вылетают. Вроде бы и не хочу говорить то, что думаю, а язык сам все произносит. Еще со школы страдаю от этой «болезни»! «Держи язык на привязи, – говаривал дед. – Чаще лучше промолчать, чем высказаться…» Прав он, конечно, тысячу раз прав! Но только язык не собачонка, которую можно привязать, поэтому сдерживаться я так и не научилась…

Понемногу пришла в себя. Лопоухая сволочь глядела на меня и ухмылялась.

– Еще раз так скажешь… – угрожающе произнес он и не закончил о последствиях.

– Вы же не представились, а обращаться как-то надо было, – зло ответила я.

– Элен, помолчи, пожалуйста, – раздался откуда-то совсем убитый голос Гродина. – Не пререкайся с ним.

– Да! Заткнись, соплячка! Хочешь жить – полезай на скалу!

– Я же свалюсь с нее в темноте! И это вы называете «хочешь жить»?

Он упер пистолет прямо в мой висок, холодное дуло собрало кожу в складки. Внутри все сжалось в ожидании выстрела, я едва сдержала крик. Слезы беззвучно полились из глаз. Да, могу без конца сыпать колкостями, но на самом деле я не такая бесстрашная.

– У тебя нет выбора, крошка! – Лопоухий сделал акцент на обращении. – Голову я тебе разнесу на двести процентов, а вот свалишься ли ты вниз – еще неизвестно. Выжить шанс имеется, тем более я заинтересован, чтобы ты вернулась. Мне нужна эта надпись на скале.

Я едва не обронила: «Тебе нужна – сам и полезай!» Хорошо, что вовремя сдержалась, а то, чего доброго, Лопоухий в гневе мог и дернуть пальцем, который поглаживал спусковой крючок.

– Так что выбираешь, крошка?

Мне все время было страшно, особенно когда дуло пистолета упиралось в висок. Но когда он снова назвал меня

«крошкой», злость пересилила все страхи. Так вдруг захотелось пнуть его между ног.

– А прожектором посветите на скалу? – спросила я сквозь зубы.

– Может, тебе еще капучино приготовить?

Однако сказал он это таким тоном, что я поняла – посветит. И не только посветит. В лепешку расшибется, чтобы добыть надпись со скалы.

Я медленно опустилась к одной из сумок и со злостью расстегнула молнию. Сверху термобелье, штормовая куртка. Веревка «Бель» покоится в отдельной секции. Крюки и карабины в кожаном чехле.

Лопоухий опустил пистолет и стоял, посмеиваясь. Не нужно обращать на него внимания – только расстраиваешься. Следует сосредоточиться на спуске. Что мне понадобится? Из одежды достаточно майки и трико. Сейчас не холодно – курортный сезон в разгаре.

Достала кальку и графитовый стержень, сунула в кармашек белой блузки. В другой положила фонарик размером с авторучку. Еще один фонарь – побольше – прицеплю потом на голову.

Так… А как спускаться будем? Накину петлю из репшнура на прочный камень, к нему пристегну карабин, к карабину привяжу веревку. Веревка сорокаметровая. Должно хватить. Спущусь, все зарисую, поднимусь…

Что мне в тот момент в голову взбрело? Какой чертик в нее забрался?

Наверное, сработала та самая непредсказуемая женская логика, о которой так много говорят. Я вдруг решила, что если сейчас вот побегу, то стрелять по мне не станут.

И рванула с места в темноту, оставив турок стоять с разинутыми ртами. Они действительно не ожидали столь наглого бегства, чего не скажешь о Лопоухом. Он вскинул руку с пистолетом и несколько раз надавил на спусковой крючок. Выстрелы показались оглушительными. Пули взвизгивали возле моих пяток, ударяясь о камни. Ни живая ни мертвая от страха, я скакала в темноте, мечтая очутиться как можно дальше от лагеря и света.

– Чего уставились, ослы! – заорал по-турецки Лопоухий. – Живо за ней!

Несколько длинных лучей прорезали темноту. Я бежала, стараясь не попасть в их свет, охая на каждом шагу. Туфли остались в палатке, и мелкие камни вонзались в голые ступни. Да еще эта тесная юбка… Никогда больше такую не надену!

Куда же бежать? Они меня быстро догонят. Расстреляют, как дичь, а потом зажарят на вертеле… Повинуясь инстинкту самосохранения, свернула на шум прибоя. Десяток шагов, и я возле скального обрыва.

Ничего не видно. Ничегошеньки! Однако думать некогда. Над головой сверкнул луч. Более не медля, я упала на землю и перевалилась через край

Под ногами пусто. Ни площадки, ни даже выступа. Я висела, животом распластавшись по краю, ноги болтались над пропастью неизвестно какой высоты, где-то внизу шумело море. Тяжелые шаги, с хрустом осыпающие камни, приближались. Лучи фонарей мелькали все чаще и ближе. Скоро один из них упрется мне в лицо.

Может, ниже обнаружится ступенька?

Я соскользнула с края, тело провалилось в пустоту, и остановили падение только руки, ухватившиеся за что-то.

– Как все отрицательно! – шепотом пробормотала я.