Скалы серые, серые
Шрифт:
— Внимательно я вас слушал, — сказал Звягин. — Очень внимательно. Хочу спросить… Имеет ли право военный человек нарушать приказ?
Зал молчал.
— Ответьте, курсант Масленников.
— Никак нет, товарищ старшина, — ответил Масленников.
— Ты сиди, сиди, мы не на занятиях. Собрание комсомольское, ваше. Однако и на собрании не след забывать, что люди вы военные. Военному человеку негоже, как сам ты только что подтвердил, нарушать приказ. Учебная программа школы — приказ командования.
Вновь рука Звягина подтянулась к подбородку, палец тронул нос.
— С
— Дело не в звании, — сказал Масленников, но на него зашикали. Звягин авторитет для курсантов.
— Вот я и говорю. Одно дело желание, другое… Слишком тяжелая работа вас ждет там, на месте. Можно, конечно, тяп-ляп. Раз-два, как говорят, — и в дамки. Только проку от такой поспешности ни вам, ни делу. За вами разведка особо важных данных, потому и подготовка особая. По себе знаю: сорви задание — ценою собственной жизни не восполнишь отсутствие нужных сведений. Понятно?
— Понятно!
— Ясно! — раздались голоса.
— А теперь конкретно по решению вашего собрания… Я бы так решил… Просить командование ускорить выпуск. Вижу, стараетесь. Но надо отдать все силы на подготовку к общешкольным учениям… Так и записать. И смотрите, если кто оплошает на учениях! Не прощу.
Из письма
Владимира Кононова
«…Ты знаешь, у меня сегодня такое состояние… Как во сне, когда летишь над землей с большой скоростью, и вдруг остановка. Прошли учения. Нам дали свободный день. Фантастика! Целый день мой. И я могу писать тебе длинное-предлинное письмо. Разговаривать с тобой. Пусть и на бумаге, какая разница.
Я очень рад, что ты познакомилась с моей мамой. Она у меня хорошая. Настанет срок, и я увижу твою. Посылаю тебе фотокарточку. Неважно получился, но разобрать можно. Сегодня пойдем в город, постараюсь сфотографироваться у настоящего фотографа…
Скоро у меня изменится адрес. Мать, конечно, переживать будет. Ты ее успокой, ладно? И сама не беспокойся, подготовили меня хорошо…»
Выписка
из свидетельства
«Радиотехника — отл., Электротехника — отл., Специальная подготовка — отл., Стрелковая подготовка — отл…»
Бушлат, брюки, шапка, и все черное-черное. Ну, прямо черный монах. А черное на белом — цель. Не смотри, что ночь у нас длинная. Оно и ночью другой раз так завиднеет, только гляделки свои настраивай. У нас тут снегу в половину роста человеческого навалило, смекаешь? Местами и в рост, и в два, и в три. Север. Океан враз от форточки начинается. Дыхнет: белым-бело. А уж за всю-то зиму надышался. Снег сутками, считай, не переставая шел. На снег наш океан до-о-брый. И на метели.
Кононов жил при штабе Северного флота. Жил он с разведчиками в небольшом щитовом домике, щедро отапливаемом обыкновенной «буржуйкой». Знакомился с обстановкой, с местностью. На складе ему выдали новую спецодежду: легкую, крепкую, удобную в носке, серовато-белого цвета. В такой одежде можно спать, зарывшись в снег. Верх ее не пропускал влагу. Комплект состоял из брюк, которые заканчивались чулками. Брюки и чулки на меху. Мехом с внутренней стороны отделана и куртка с капюшоном. Куртка на застежках, капюшон — на молнии.
— Одежка удобная, раньше такая не поступала.
Кладовщик Кононову попался шустрый. Эдакий кругляш. Он и по складу не ходил, а словно бы катался. То с одним подкатится, то с другим. Не то, что на оружейном складе. Там серьезный старшина оружие выдавал. Угрюмый даже. Брови кустами свисают на глаза. Про автомат сказал: «Этот бери, кучно бьет. Проверено». Нож импортный посоветовал взять, шведской стали. Из гранат — «лимонки». Скажет, посоветует, носом шмыгнет. В складе порядок. Все на полочках, под рукой. В смазке, хорошо хранил оружие. Выбирать не пришлось. Уверенно давал оружие старшина. Знал, что предлагал.
А этот по складу туда-сюда колобком снует. То в одном месте копается, то в другом. Выбрал, однако, что надо и в самую пору. Но не молчал ни минуты.
Вручил Кононову кладовщик и не совсем обычные лыжи. Двойной ширины, вот какие это были лыжи. Мало того, они еще и складываться могли ровно вдвое, приторачивались к вещевому мешку. Легкие, почти невесомые, обтянутые мехом к тому же.
— На таких каталках, — объяснял словоохотливый кладовщик, — в гору по прямой иттить можно. Потому как они только вперед бегут. Назад на них никак нельзя, мех топорщится. С большим значением лыжи — только вперед ходют.
С приговором, с пояснениями выдавал кладовщик одежду, снаряжение.
— Вы как с одежкой притретесь друг к другу, — советовал, — ты ко мне зайди. Мало ли что? Одежка для вас — половина дела, так и знай. Если где потянет, пожмет — другой фасон подберем. На меня в обиде никто еще не был, всем все в аккурат. Вот и тебе тоже…
С утра Кононов уходил в сопки. Вживался в местность. Привыкал к одежде, к лыжам. Через несколько дней он уже свободно отмахивал расстояния, усталости, неудобства не испытывал.
Вскоре его поселили и вовсе в отдельном домике. Часами, по своим и трофейным картам, он изучал район предстоящих действий. Читая карты, делая пометки на них, Кононов время от времени закрывал глаза, пытаясь представить местность. Он отчетливо видел заснеженные лощины, стиснутые сопками: узкие и широкие, то густо поросшие лесом, то пустынные, в строчках хилого, хлесткого кустарника. Над лощинами нависали скулы черных скал. Сопки усеяны большими и малыми камнями. Ветер срывает с сопок снег, наметает в лощинах сугробы. Чуть заметные черточки на картах рассказывали Кононову о болотах, но ничего не говорили о состоянии этих болот, о том, где и какие встретятся родники, трясины, не замерзающие даже в лютую стужу.