Скандал из-за Баси (журнальный вариант)

Макушинский Корнель

Ловля

крупного

зверя

Пани Таньской было вообще-то семьдесят лет, но она продолжала оставаться живой, как белка, всегда спешила, но никогда, однако, как следует не знала, куда и с какой целью. Она выходила из дома и, пробежав мелкими шажками половину улицы, внезапно останавливалась и старалась вспомнить, куда это она так торопится. А так как ей никто не мог этого объяснить, возвращалась домой. Весьма почтенная непоседа. С ней нельзя было ни до чего дотолковаться,

потому что если кто-то ехал в лес, то она — обязательно по дрова, и тогда она в отчаянии говорила:

— Оставьте меня в покое, ведь мне семьдесят лет!

Все выглядело совершенно иначе, когда старушка съедала в страшных количествах блюда слишком жирные, с перцем и с приправами.

— Ведь бабушке семьдесят лет! — восклицали все в ужасе.

— Ну и что с того? — отвечала она с обидой.— Неужели это такой возраст, что нельзя съесть кусочка баранины?

Трудно было договориться с пани Таньской, «летучим голландцем», потому что она всегда была права.

Она как раз размышляла, легкомысленно и рассеянно, куда ей побежать по какому-то выдуманному делу, когда вошла Марцыся, одна из наиболее красноречивых особ столетия.

— Проше старшей пани, письмо принесли.

— Какое письмо?

— Заказное, барышне. Я уже расписалась в квитанции...

Бабка сорвалась с кресла пружинистым движением кенгуру.

— Зачем же ты брала? Кто знает, что это за письмо? Может, не дай бог, из суда?

— Если бы оно было из суда, его бы принес полицейский. Возьмите его, пожалуйста.

— Не возьму, не хочу! Положи его на комод... Как ты думаешь, это от мужчины или от женщины?

Девушка понюхала письмо, втягивая воздух, как охотничий пес.

— Трудно понять... От мужчины — тогда бы оно пахло табаком, а от женщины — духами. А это не пахнет ни так, ни эдак.

Старая пани посмотрела на письмо мрачно, как на врага, который коварно спрятался в конверте. Она не любила писем, ненавидела телеграммы. Кто знает, кто пишет ее внучке? Может быть, это какая-то западня? В наше время все возможно.

Ее любимая внучка Стася на целый месяц уехала к родителям в глухую деревеньку на литовских окраинах.

— Может, это письмо выслать паненке? — спросила Марцыся.

— Еще чего! — крикнула бабка.— Пусть себе лежит и ждет. Если уж ей придется отравиться какой-нибудь плохой новостью, то пусть это будет как можно позже.

— А может, это предложение?

— Письменно? Ты с ума сошла! Тот, кто сделает предложение нашей барышне, здесь, вот здесь будет стоять на обоих коленях и будет скулить, потому что я ему устрою экзамен.

— Натерпится, бедняга,— буркнула Марцыся.

Письмо лежало на комоде и спало. Понемногу его закидали газетами, а потом о нем вообще забыли.

Внучка пани Таньской вернулась через месяц и два дня рассказывала обо всем, что творится в деревне. Это была девушка высокая, стройная, гибкая. Бабка смотрела на нее теплым взглядом, полным большой любви; эта смуглолицая девушка для нее единственный свет в окошке. Она уговорила ее родителей, тяжко работающих на своем кусочке

песчаной земли, что внучка будет воспитываться возле нее, а потом она выдаст ее замуж. Это дело, однако, все откладывалось, потому что бабка охотнее всего выдала бы ее за какого-нибудь наследника престола, однако же все дипломаты вставляли почтенной бабке палки в колеса, и до этого марьяжа не дошло. Обыкновенных, менее блистательных конкурентов бабка укладывала на раскаленный противень и поджаривала их на адском огне, так что они исчезали со всех ног с горизонта. Каждый из них был неподходящим для ее внучки, и таким образом панна Стася, тяжело, хотя и тайком, вздыхая, дожила до двадцати пяти лет. Она терпеливо ждала того, кто наконец понравится ее капризной бабушке. Как показывали все знаки на небе и на земле, такой еще не родился.

Панна Стася окончила высшую сельскохозяйственную школу и должна была когда-нибудь заняться своим родным селом. Пока же занималась бабкой.

Когда девушка закончила отчет о каждом кочане капусты и о здоровье каждого теленка в хозяйстве родителей, то лишь от недостатка тем для разговора спросила:

— Бабушка, мне никаких писем не было?

— Писем? Откуда бы тебе были письма?

Прибирающаяся в комнате Марцыся сейчас же взяла слово и сказала:

— Есть письмо, даже заказное.

— Бабушка, ты, наверное, забыла? — спросила внучка.

— Деточка, мне все-таки семьдесят лет! — огорченно ответила пани Таньска.

Панна Стася быстро разорвала конверт и пробежала письмо глазами.

— Боже мой! — воскликнула она сдавленным голосом.

— Я говорила, что это какое-то несчастье,— шепнула бабка. — Марцыся, воды, быстро воды, паненке плохо.

Панна Станислава тяжело оперлась о стол. Другая рука, в которой она держала письмо, дрожала.

— Ох, бабушка,— сказала она подавленным, сквозь слезы, голосом.— Почему ты не послала мне это письмо?

— Мне ведь семьдесят лет! — простонала пани Таньска.— А что случилось?

— Страшная вещь. О боже, какая страшная! А это письмо лежит тут уже месяц... Ох, бабушка, как ты могла, как ты могла...

— Что в этом письме? Говори быстро!

Панна Станислава, однако, не могла говорить быстро. В глазах ее были слезы, она была бледна и измучена.

— У меня была подруга... Хеленка Бзовска...

— Я ее знаю!

— Ты ее знала, бабушка... Она попала под поезд... Ехала с дочкой... У меня есть фотография этого ребенка... И этот ребенок... О, боже милосердный!

— Что с ним, говори быстрее!

— У Хеленки хватило сил попросить, чтобы ребенка отослали ко мне. В этом письме просят, чтобы я ждала на вокзале... А все это было месяц назад... Где теперь этот ребенок?

Пани Таньска явно была перепугана.

— Это страшно,— шепнула она.— Что делать, что делать?

Она вскочила с кресла и начала рысью бегать по комнате. Вдруг остановилась и громко крикнула:

— Кто послал ребенка поездом?

— Жена какого-то врача... Наталья Будзишова. Письмо написал ее муж.