Скандал – не повод жениться!

Мазуркевич Наталья

– А что ты хочешь? – спросил парень и не удержался, похвастал: – А мне Амбертон ответила!

Я проглотила смешок.

– Очень за тебя рада.

– Да не слишком, – заметил он.

– Очень рада, – заверила его я. – Но сейчас речь не об Амбертон.

– А о чем? – не понял он и попросил: – Развяжи меня, а? Руки затекли, еще и глаза устали. Не умеют у вас делать эти штуки, едва не ослеп!

– Бедняга, – посочувствовала я, но поднимать не стала. Развяжу – сам поднимется. – И кто же такие

вы, что человеческие приборы так не нравятся.

Парень занервничал. Из-за визора он не мог сфокусироваться на чем-то одном, и его голова то и дело кренилась в сторону, выравнивалась и снова меняла угол.

– Я жду ответа, – напомнила я спустя пару минут молчания.

– А бить не будешь? – обреченно спросил собеседник, вздыхая.

– Нет, конечно. Детей не бьют.

– Я не ребенок! – возопил обиженный косичник. Судя по реакции, тема была больной.

– Не ребенок, – как профессиональный медработник психиатрической клиники согласилась я, искренне, вежливо и доброжелательно разглядывая пациента. – Но кто же ты?

– Я… – Юноша насупился, гордо расправил плечи, вдавившись лбом в кровать, и совсем уж грустно добавил: – Риентанец.

– Из гостей? – хмыкнула я. Утвердительного ответа я никак не ожидала, но он незакономерно последовал.

– Угу, – промычал парень. – Развяжешь теперь?

– Придется, – согласилась я.

Вот так, не спрашивая, судьба свела меня с риентанцем. Только не похож он на все те страшилки, что о них ходят. Мелкий, худой, рассеянный и чересчур наглый. И это – риентанец?

– Извинения прислать по почте?

– Лучше не надо, – прошептал Косичка, ерзая на своем ложе. Стул дернулся, но до края кровати ему было далеко. – Брат узнает, что меня в плен взяла какая-то недалекая землянка – плешь проест.

– Печальный опыт? – сочувственно спросила я, пододвигаясь к мальцу и начиная расплетать узлы. На столе печально пылились неиспользованные инструменты. Теперь их только и оставалось, что сдать в утиль или спрятать в чемодан и везти домой. Деньги за них наверняка уже списали с моего счета.

– Чужой, слава звездам, – хмыкнул малец и представился: – Меня Танан зовут.

Едва не брякнув «я знаю», кивнула и стащила с него визор.

– Ох ты ж, – оценил он мою четвертьчасовую работу. – И ты это сама сделала? – Он восторженно осмотрел обволокшую его паутинку. – Научишь?

Я тяжело вздохнула: ссориться с риентанцами себе дороже, но вот «дружить» – еще напряженнее. И дернул черт все так красиво сделать, обмотала бы в три слоя изолентой – пережил бы. Только где изоленту незаметно достать? С серной кислотой и то проще, а синие раритеты только на чердаках деревянных развалин остались.

– Как-нибудь, – отмахнулась я.

– Слово дай, – потребовал Танан, внимательно следя за

процессом. Даже не запротестовал, что его не подняли с кровати и заставляют кушать одеяло.

– Не дам. Пусть тебя брат учит, – перевела стрелки я. Раз уж имеется старший, который может плешь проедать, пусть он и отдувается. Нечего мне чужих детей сбагривать! У меня свой есть – котик.

– Он занят. Дела у него всякие важные.

– Это заметно, – хмыкнула я.

– Почему? – попался на провокацию Танан.

– Был бы посвободнее – научил бы уму-разуму. Где видано, чтобы ребенок сначала спал в незнакомой комнате, а потом и вообще визор чужой напяливал?

– Я не ребенок! – начал свою песню Танан, но я жестом оборвала его тираду. – И вообще, ты хорошая!

– Я? А разве не кошмарная? – напомнила ему его собственные слова.

Паренек смутился и покраснел кончиками ушей. Человек бы пятнами пошел, а этот… Губы сами вытянулись в улыбку.

– И смеяться не надо! – недовольно буркнул Танан и отвернулся, насколько позволяли ослабшие путы. Зря, так ушки просматривались удачнее.

– Я не смеюсь. Просто улыбаюсь, – пояснила я. – На другой бок ляг, а то будешь муху изображать до ночи.

– Муху?

– Насекомое такое. Паук плетет паутину, оставляет, муха цепляется… и нет мухи, – вздохнула я. Думать о мировых параллелях не хотелось. Но не думать не получилось: Танан жаждал продемонстрировать осведомленность в планетарной политике.

– Значит, когда Риентан воздействует на чужую экономику – он плетет паутину? А гортезиане, которые подписывают глупые договоры, – муха.

– А они подписывают глупые договоры?

– Брат так сказал.

Я вздохнула: если пареньком только брат занимался, то мне было его искренне жаль. Вряд ли у старшего находилось достаточно времени, чтобы играть с малышом, вряд ли ему вообще было дело до малыша, а родители… Что ж, не всем везет.

– А брат, конечно, всегда прав?

– Всегда, – подтвердил Танан, ерзая на кровати и мешая мне устранять безобразие. – Скоро уже?

– Нет, – недовольно хлопнула его по лопатке, – будешь вертеться, какой-нибудь узелок затянется и будешь ходить как узник давних веков!

– Лю-у-уди, – простонал он.

– Человеки, – хмыкнула я, продолжая свое веревочное дело. – Ты как до жизни такой дошел? Сбегаем, от своих прячемся, за блогера себя выдаем? Думаешь, никто не узнает, что ты чужой канал присвоил?

– Я не специально, – покаялся малец. Ушки вновь окрасились алым. Непередаваемое зрелище!

– Не специально что – соврал или сбежал? Знаешь, что было бы, если б меня там засекли?

– А что ты там делала? Брат говорил, что туристов не будет. Они все уснут и проснутся уже после нашего прихода.