Скандал

Плейтелл Аманда

(* один из самых дорогих и фешенебельных универмагов в Лондоне) и "Харви Николза".

Дуглас устроился рядом с ней, захлопнул дверцу и взял Бекки за руку.

– Привет, малышка, - проворковал он и погладил её по раздувшемуся животику. Никаких движений его пальцы не ощутили, только тепло, однако одна лишь мысль о том, что любимая женщина вынашивает его ребенка, окрыляла Дугласа.

А Бекки он любил, страстно и безоглядно.

Эта элегантная, гибкая как пантера женщина и беременность переносила играючи. Если бы не округлившаяся талия,

никто бы и не заподозрил её состояния.

Нежная и теплая выпуклость под рукой Дугласа разительно отличалась от плоской, как стиральная доска, живота Келли, его жены, которая, чтобы оставаться в форме, ежедневно делала сотню сгибов-разгибов. При одной мысли о Келли, которая ждала его сейчас дома, отчужденная и разгневанная, на душе у Дугласа заскребли кошки.

Размеры пузика Бекки окончательно уверили его - больше тянуть нельзя. В самое ближайшее время он должен известить Келли о своем уходе. В противном случае досужие журналисты из конкурирующих изданий наверняка пронюхают о его тайне и раструбят о ней.

Глава 2

На следующее утро Джорджина и Шарон подкатили к "Трибьюн-тауэр" одновременно, хотя и с противоположных направлений. Джорджину шофер подвез со стороны Ноттинг-Хилла* (*бедный район на западе Лондона), где располагалась её квартира. Джорджина как обычно, устроилась на переднем сиденье темно-синего, в тон её глаз, "ягуара". Шарон приехала с запада, из Фулема* (*исторический район Лондона), где у неё был собственный дом. В отличие от Джорджины, она сидела сзади и, едва докуривая очередную сигарету, тут же принималась за следующую. Водителю категорически возбранялось даже заговаривать с ней.

Обе женщины были со всех сторон обложены свежими выпусками газет и без конца общались по мобильным телефонам со своими службами новостей. На ходу раздавая задания журналистам.

– Майкл, можем мы подкопаться к депутату-гомику, который вчера добровольно ушел в отставку из парламента?
– спросила Джорджина, поглядывая в статью, которую только что выдрала из утреннего выпуска "Гардиан"* (*ежедневная газета либерального направления).
– Очень уж загадочны обстоятельства, связанные с его отставкой. Не исключено, что дело пахнет жареным, тем более, что у него жена и трое детей.

– Похоже, от жены он ушел ещё пару лет назад, - поведал ей Майк.
– Мы уже достали адрес его дружка, и я только что отрядил туда Стоупа.

– Только поосторожнее, - предупредила его Джорджина.
– Если его родственники в курсе дела, то нам особенно разгуляться негде. Раз он оставил жену, то о супружеской измене речи уже быть не может. Ну, ладно, через десять минут я подъеду, тогда поговорим подробнее.

– Алленби, мать твою!
– завопила Шарон в свой мобильник.
– Сколько наших людей занимаются этим педерастом из парламента?

– Со вчерашнего вечера у его дверей постоянно дежурит наш фотограф, нервозно ответил ей редактор отдела новостей.

– Я хочу знать про этого гребаного хрена все!
– Шарон так орала, что её слышала вся редакция.
–

Когда он чихает, и когда задницу чешет. Педерасты все одинаковые. Наведите справки во всех притонах: в Хампстед-Хите* (*популярный лесопарк на севере Лондона), в Клапам-Коммоне, во всех барах и забегаловках, где тусуются голубые. Распустите слух, что мы заплатим кучу денег за информацию о мальчиках внаем. Я хочу знать, кого он трахал, как часто и каким способом. Нужно вывести эту свинью на чистую воду!

У обеих женщин было кое-что общее! И та и другая пробивалась наверх из самых низов. Карьера Шарон началась очень рано. Уже в шестнадцать лет, сразу по окончании школы, она устроилась в редакцию местной газеты. Поначалу роль ей досталась довольно скромная: репортажи для колонок красоты и выгодных покупок. Однако прошло не так много времени, и её перевели в престижный отдел новостей. Ради сенсационного репортажа Шарон была готова на все. И журналистка из неё вышла блистательная; она отличалась не только непревзойденным нюхом на сенсацию, но и врожденным чутьем на источник информации.

В ранней молодости, ещё не успев пристраститься к спиртному и табаку, Шарон была совершенно неотразима. Снаружи, во всяком случае. Очаровать и выведать самые сокровенные тайны ей удавалось одинаково легко, что у сварливой старушенции, что у начинающего честолюбивого политика.

В отделе новостей её готовы были на руках носить, и ласково прозвали "баллистической ракетой". На Шарон обратили внимание, и вскоре она уже делала себе громкое имя в газетах национального масштаба. Любимым коньком её был секс, в особенности - сексуальные извращения.

Но однажды в три часа ночи, когда Шарон несла вахту напротив дома любовницы одного из членов правительства, она вдруг поняла, что занятие это тупиковое. Всю грязь раскапывала она сама, а лавры пожинал редактор. Нет, в профессии репортера властью и не пахло; власть была сосредоточена в кабинете редактора. Главного редактора, если на то пошло.

Шарон мгновенно сориентировалась, и в считанные недели выведала сокровенные тайны нескольких коллег по отделу. Один из них оказался наркоманом, а второй - алкоголиком. И вскоре коричневые конверты, содержащие эти сведения наряду с уличающими фотографиями, совершенно загадочным образом оказались на столе редактора. Обоих сотрудников тут же уволили, а Шарон получила повышение, заняв кресло одного из них.

Джорджина по окончании университета пробарахталась целый год, не в силах решить, чем заняться и где ей жить. Одно она знала наверняка - из Южной Африки нужно уезжать, во что бы то ни стало.

Она перебралась в Австралию, где после двух лет стажировки в "Сидней Морнинг Геральд" влюбилась и вышла замуж. Брак продлился примерно столько же, сколько учеба в университете, однако о мужчинах и жизненных трудностях Джорджина прознала столько, сколько ей не дала бы ни одна наука.

Когда заболел отец, она возвратилась в Иоганнесбург и устроилась на работу в "Стар" журналисткой.