Скандал
Шрифт:
– О, вы просто никогда не общались с ними наедине. Отвратительное семейство! Капризные, вздорные цацы, особенно Элизабет, – Лина хлебнула пива, – Хотела бы я, чтобы она вообще исчезла.
– Я мог бы это устроить, – Тристан приблизился к ней, – Знаю, вы смотрите на меня, такого приличного, в сюртуке и с хорошими манерами, и думаете, что целая пропасть отделяет меня от Малыша Джека Галлахера. Но если вы хотите, чтобы маленькая проблема с Элизабет Холланд нас больше не тревожила… – Он отодвинулся, приподняв светлые брови.
Лина поставила кружку на стойку и побледнела. Внезапно
– Это пошло бы ей на пользу, – сказала она, вдоволь насмеявшись.
– Так давай же выпьем за это, Каролина, – Тристан чокнулся.
Очень скоро Лине стало тепло и хорошо, лица в комнате вытянулись, пение стало громче, а звон кружек оказался последним, что она помнила…
36
Моя дорогая Лиззи!
Ты растешь, и меня все чаще и чаще охватывает тревога.
Я беспокоюсь, что случится с тобой, когда меня не станет.
Пожалуйста, всегда оставайся честной.
Той честной и правдивой девочкой, которую я знаю.
В среду Элизабет проснулась очень рано и уснуть уже так и не смогла. Впрочем, хорошо, что ей вообще удалось поспать в эту ночь. Сон был нервным, тревожным, наполненным невнятными страхами и слезами. Утром она чувствовала себя совершенно разбитой. И у нее не было никаких сил, чтобы выбрать новый наряд. Так что Элизабет облачилась во вчерашнее платье, решив, что на такую мелочь никто не обратит внимания.
До завтрака еще оставалось время, да и есть ей совсем не хотелось. И Элизабет направилась в комнату на третьем этаже, где женщины Холланд писали письма и хранили корреспонденцию.
Водя в комнату, Элизабет удивленно застыла, увидев кипу свадебных тканей, заказанных прошлым утром в «Лорд & Тейлор». Комната была самой простенькой во всем доме, с темным паркетом и примитивной металлической решеткой вместо камина. Темно-коричневые обои с рисунком из бархатных листьев. И на столике посреди этой скромной обстановки красовались ярды муслина и шелка, увенчанные листком бумаги. В записке от мистера Кэрролла содержалась просьба посмотреть ткани и сообщалось, что утром придет посыльный и заберет их в ателье на Двадцать восьмой улице. Но Элизабет все это совершенно не волновало. Больше всего на свете сейчас она хотела поговорить с отцом.
Письма, написанные Эдвардом Холландом старшей дочери, хранились в нескольких ящичках огромного шкафа из красного дерева. Она получала хрустящие белые конверты с марками Японии, Южной Африки или Аляски и хранила их все по датам, раскладывая по месяцам
Сейчас ей, как никогда, нужен был совет, и потому, закрыв глаза, она пробежалась пальцами по письмам, пока не выбрала одно. В конверте лежала короткая записка, видимо, прилагавшаяся к одному из подарков.
« Пожалуйста, всегда оставайся честной, – прочла она шепотом, – той честной и правдивой девочкой, которую я знаю».
Той честной и правдивой девочкой, которую я знаю.
Да, именно это сказал бы отец, окажись он рядом. Элизабет закрыла глаза, с ужасом и стыдом понимая, что своей нынешней жизнью она полностью опровергает эти слова. Но может быть, у нее еще есть время все исправить?
Девушка решительно повернулась и, держа в руке письмо, направилась в кабинет отца. Именно туда каждое утро приходила матушка, чтобы разобрать счета и просмотреть газеты. Газеты она всегда читала долго и внимательно, словно надеясь найти на их страницах какой-нибудь чудесный способ вновь разбогатеть. Элизабет постучала.
Не услышав ответа, она тихонько вошла в кабинет и увидела черную фигуру матери за большим дубовым столом отца. Такие же каштановые волосы, как у Дианы, но с седыми прядями, обычно заколотые десятками невидимок или спрятанные под шляпу, сейчас свободно струились по щекам. Она оторвалась от письма и пожелала дочери доброго утра.
– Мама, – промолвила Элизабет, – Мне нужно посоветоваться с тобой о свадьбе.
Мать кивнула, ожидая продолжения, но по-прежнему не отрывала глаз от письма.
– Я думала о том, чего ждал от нас папа, как он прожил жизнь, и как он хотел бы, чтобы сложились наши судьбы. Я сегодня читала его письма и наткнулась на одно, где он просит меня оставаться честной и искренней. Брак с Генри Шунмейкером не будет честным и искренним, – Элизабет ждала от матери хоть какой-то реакции, но та даже не шевельнулась, – Уверена, папа хотел, чтобы я вышла замуж по любви. Я глубоко тронута интересом ко мне мистера Шунмейкера и уважаю его положение в обществе, но… Я знаю, что совсем его не люблю. И уверена, что не полюблю никогда.
Миссис Холланд по-прежнему не отрывала глаз от письма и лишь плотнее сжала губы. Она никогда не была красавицей, а после смерти мужа особенно сдала, но Элизабет наконец поняла, чем же Луиза Гансвурт могла так пленить Эдварда Холланда. Каждый ее взгляд и каждый ее жест ее были исполнены чувства собственного достоинства.
– Думаю, мне следует радоваться, что слуги уходят от нас, ведь я не могу больше позволить себе содержать их. Но это все равно прискорбно, ведь он был любимым слугой твоего отца.