Скандальный поцелуй
Шрифт:
— В Редмонд-Госе есть собаки? — вдруг спросила Синтия.
— Конечно. А в чем дело? Хотите попрактиковаться в любви к ним?
Она пожала плечами:
— Мне кажется, лорду Милторпу было бы приятно пообщаться с собакой.
— Неужели? Что заставляет вас так думать?
Они оба улыбнулись. И опять от обмена улыбками окружающий мир вдруг стал ярче и больше — так, во всяком случае, показалось Синтии. По спине ее пробежал восхитительный озноб, и она передернула плечами, словно пыталась стряхнуть с себя наваждение.
Майлс молча ждал, нисколько не сомневаясь, что она не забыла о его вопросе.
— Вам
— Приходило, — мигом отозвался он. — Но я уверен, что вы не из тех, кто боится трудностей.
Синтия не могла не восхититься ловкостью, с которой он отвел ее возражения. В ее глазах вспыхнула невольная улыбка, осветившая все лицо девушки.
О, ее улыбка!.. Она была для Майлса… как удар под дых.
Он бросил взгляд на леди Джорджину, бледную и полноватую, — таким образом Майлс напомнил себе о своем будущем, о своем долге. Потом взглянул на леди Мидлбо, чтобы напомнить себе о своих вкусах и потребностях и чтобы подавить неуместное и ошеломляющее чувство…
Радости.
Это слово испугало его.
Нет, не может быть! Его никогда и ничто не пугало!
— Ладно, хорошо. — Синтия вздохнула. — Вы спрашивали о моих родных… Что ж, моя мать умерла, когда я была маленькой. А своего отца я не видела с пяти лет. Он бросил нас. Полагаю, он тоже уже умер. Мне двадцать два года. По слухам, моя семья состоит в родстве, очень дальнем, с одним бароном. — На ее губах промелькнула ироническая улыбка. — По крайней мере так мне сказали, но я не знаю даже имени этого барона. Я родилась в Лондоне. Когда же мне исполнилось шесть лет, мы перебрались в провинцию — полагаю, спасаясь от кредиторов или чего-то еще менее приятного, поскольку это произошло среди ночи. Когда моя мать умерла, меня взял к себе местный викарий. Кажется, я была склонна к проказам, — она лукаво улыбнулась, — и жена викария с удовольствием занялась моим воспитанием. Они были очень добры. Но когда мне исполнилось восемнадцать, жена викария умерла, а его новая жена… — губы Синтии дрогнули, — не захотела иметь со мной ничего общего. Она выставила меня из дома. Я подружилась с семейством Лизы Стэндшоу и вместе с ними приехала в Лондон. — Она развела руками, словно говоря: вот, собственно, и все.
Умерла, умер, умерла… Каждый раз, произнося это слово, она четко артикулировала все звуки — словно наказывала себя за что-то. Это было ужасное… и окончательное слово. Как ей удалось, будучи изгнанной второй женой викария, стать украшением светского общества, невестой наследника графства? И как получилось, что все это рухнуло?
И что из сказанного ею является правдой?
Майлс проследил взглядом за голубой бабочкой, которая опустилась на цветок прунеллы, почти слившись с цветом. В природе все так продуманно… Все так красиво и практично.
Он вспомнил, как впервые увидел Синтию, увидел ее лицо, поднятое к сияющей огнями люстре с каким-то… восторженным выражением. Теперь он понимал и ее восторг, и ее целеустремленность. Какой переполох устроила эта сиротка в высшем свете! Он не мог припомнить, чтобы кто-нибудь еще пользовался такой популярностью.
Под ее глазами залегли голубоватые тени. Почти такого же цвета, как крылья бабочки.
Похоже, ее мучает бессонница.
Майлс беспокойно переступал с ноги
— Значит, викарий? — произнес он недоверчиво, решив проверить эту часть ее истории.
Вопрос прозвучал более резко, чем ему хотелось, видимо, потому, что он был совсем не так равнодушен, как пытался представить.
Ее губы изогнулись в улыбке, но глаза не улыбались.
— Испытайте меня на знание Библии, мистер Редмонд.
— Что ж… Евангелие от Луки, глава двенадцатая, стих пятнадцатый.
— «И Он сказал им: смотрите, берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения». Очень остроумно, верно, мистер Редмонд? Впрочем, как всегда. Ничего иного я от вас не ожидала. Но если бы я хотела выдумать себе прошлое, то проявила бы больше воображения, причислив себя, скажем, к королевским особам. Я ничего не выдумываю. Мое прошлое именно такое, каким я его описала. Но я надеюсь, что мне удастся повлиять на свое будущее.
В глубине ее голубых глаз светился вызов.
Майлс в задумчивости молчал, наблюдая за бабочкой, которая порхала вокруг Синтии, видимо, перепутав ее с цветком или с другой бабочкой.
Синтия улыбнулась.
— Какой красивый цвет. Несправедливо, что ее называют «обычной голубой». — Она протянула руку, словно надеялась, что бабочка опустится на нее. Увы, та опомнилась и поспешила куда-то за нектаром.
— Я бы вообще не заметил вас, если бы не бабочка, — вырвалось у него вдруг.
Она резко вскинула голову, уставившись на него с удивлением.
— Morpho rhetenor Helena. — Он слегка улыбнулся, произнося эти латинские слова как заклинание. — Водится в джунглях Южной Америки. Крупная бабочка с красивыми переливчатыми крыльями голубых, зеленых и лиловых тонов. Это было на балу у Малверни, два года назад. На вас было голубое платье… И мне показалось…
Майлс умолк, смутившись. Она смотрела на него так пристально, и он не мог, не хотел говорить, когда можно было просто упиваться голубизной ее глаз.
До них доносилось журчание речки и веселые голоса, но с таким же успехом эти звуки могли доноситься из другой вселенной.
В тот вечер на ней было голубое платье. А когда он поцеловал ее, она была в зеленом. Во времена Тюдоров проститутки носили зеленые платья, чтобы на них не были заметны пятна от травы, когда они отдавались первому встречному в кустах.
Как удачно, что на ней сегодня белое муслиновое платье.
Внезапно его опалило желание, такое острое, что Майлс едва не задохнулся. Чтобы справиться с этим безумием, он бросил взгляд в сторону Джорджины, служившей ключом к другой его страсти, представлявшей смысл его жизни.
Во взгляде Синтии промелькнуло беспокойство.
— Голубое платье? На мне было голубое платье?
Видимо, она пыталась вспомнить тот бал и его на балу.
Майлс резко отвернулся, нарушив очарование момента.
— У вас, кажется, был жених? — спросил он неожиданно.
Синтия моргнула, озадаченная столь резкой переменой темы.
— Да, мистер Редмонд. У меня был жених, — ответила она с иронией в голосе.
— Вы рассказывали ему о своем прошлом, о своей семье? — Он смутно сознавал, что она чувствует себя загнанной в угол, но допрос, казалось, обрел инерцию.