Скавуль. Мурмуары кота Феликса Эдмундовича Великолепного
Шрифт:
Думаю я, куда люди деваютса когда от миня кота уходят. Есть они вапще гдето или пропадают. Так я думаю, што пропадают. Нимагу я подумать, што Скрипач гдето есть, но миня негладит, а другова кота гладит! От вазмущения сразу прыгаю. И сильно я думаю, куда же пропадают, они когда уходят. И как так получаеца, што опять потом появляюца. Можыт, в туалете они прячуца сильно? Я туалетов боюс, такой кот. Апасные они, туалеты! Очинь дажы можыт быть так, што когда человек пропадает, то туда он и пропадает.
А когда без миня Скрипач был? Тоже нипанимаю. Долго так палучалос, што я был такой харошый и с пузичком, а гдето нидалеко мой Скрипач был. Дажы незнал
Аничка нидолго без миня была. И я без Анички был нидолго и нибальшой такой кот. Маинький был кот совсем, когда Аничка у миня стала. Сразу харашо миня гладила (ищо мучила сильно такова кота нибальшова, уколы мне больно колола в спинку пушыстую, патамушта жыстокая у миня Аничка).
А Скрипача моиво я долго не кусь. Дажы не-видел такова Скрипача. Ходил он гдето и негладил миня. Очинь это странно, дажы не понимаю я как это. Как это мог мой Скрипач.
Скрипач мой харошый! Пишу тибе я Феликс такой кот! Если ты в туалете прячишся, то выхади миня гладить! Появляйся на свет нимедлино и не пропадай никагда большы!
Очинь тяжыло жыть, когда ты саблазнитильный! Иду, например по своим делам, и тут внизапно Аничка саблазнилась моим пузичком виликалепным. Тянет руку ко мне и бирет меня за пузичко чисать. Я ни могу отказать жэнщине, поэтому сразу уронился на бочок и пузичко подставил. Потом забыл, куда шол.
Ищо меня тут саблазняют жэнщинами. С жэнщинами я строг. Надо их кусь, а то становятся распущеные, как Аничка. Аничка очинь распустилась, шастает и вкусинькое дает нидастатачна. Што ищо делать с жэнщинами, я низнаю. Я невинный очинь кот.
Если очинь сильно все вокруг мною саблазняются, то я могу побижать в угол и там урониться. И сидеть нищасно, мыть свое пузичко.
Вы-то нитакие саблазнительные! Вас никто за пузичко не берет, када вы по делам идете. А миня ката берут. Паэтому я Аничку вчира наказывал, уронился в углу и там сидел, мыл себя весь вечер. Ночью подумал: штото я очинь строгий с моей Аничкой. И пришел обнять ее хорошо. Всей своей длинностью лег к ней под бочок, а литсо свое абваражытельное прямо носиком в шею положил. И лапами крепенько обнял. Аничка проснулась сразу и гаварит: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?» Я нипонял и крепче еще ее ухватил лапоньками и за лицо кусь. А она наругалась. Поэтому я щитаю, што жэнщины очинь нипонятные.
Так и жыть буду в углу, штобы никто не саблазнялся, ато проблемы одни.
Призаснуть я люблю такой кот замичательный. Призасыпаю а они хохочут демонически. Патамушта не умеют так призаснуть хорошо. Могу играцца сильно с куритсей похищенной, но устать играцца и призаснуть. Лежу призаснувшый, а куритса рядом со мной лежыт, не мешает мне. А Аничка хохотать начинает!
Ищо вот могу себя мыть хорошо такова кота замичательново. И тоже так бывает, што устаю. Как мыл сибе пузичко,
Или вот кусь, например Аничку, а в процессе кусь понимаю, што устал. Зубами Аничку держу, а сам призаснул.
Или вот ищо могу устать, когда шол кудато. Шол, а потом устал и уронился. И призаснул нимедлинно. Такой я кот утомленный сильно!
Што в этом вапще такова. Чиво смиются. Нипанимаю я безсердечность такую.
Нидастатачно любят меня мои Аничка и Скрипач. Так я сиводня понял, когда раскинулся весь роскошный и пузичко подставил, а они мимо ходили и негладили пузичко.
Тогда хотел я от них убижать. И когда дверь они открывали, я бросился сильно на лестницу. Но потом хорошо подумал и не стал бежать, уронился.
Так я подумал, что нимогут они меня достаточно любить. Патамушта нищасные они, измученные жызнью.
Штобы достаточно миня кота любить, надо штобы они все время меня мяшкурили, чисали пузичко и ласковые слова говорили. Што я хорошый Феликс виликалепный. Што самылучшый кот. И брюшко у меня раскошное. И ушки самые остренькие. Што кусь у меня меткий и крепкий. Ищо што лапоньки у меня самые мяконькие и горлышко самое белое. А усы поразительные!
И штобы больше неходили никуда и друг друга негладили. Меня только глаили штобы. Ищо вкусинький паштетик штобы мне сували. Я бы можыт и отворачивался. Говорил бы: нет, Аничка и Скрипач, нинада мне паштетик, коту такому утомленному паштетиком. Но надо штобы сували.
Но не будет так, патамушты жызнь сурова к Аничке и Скрипачу. Поэтому никогда меня кота такова чюдесново достаточно любить небудут. Очинь это пичально.
Я Феликс раскошный кот и президент шкафа сиводня подвергся ужасному надругательству!
Аничка сказала: «Собирайся, толстенький, поедем на маникюр». Я незнал, што такойе маникюр, но звучало кабута штото вкусинькое. Как паштетик гурмэ, к каторому я очинь одобрительный. Поэтому я запрыгнул в домик сразу и пашол с Аничкой. Ехал с ней в кролейбусе. Говорит ей мякмякмяк и другие слова любовные. Голову высунул из домика, и все люди в кролейбусе нимедлино сказали, што я васхитительный чюдесный котик. Оттово я стиснялся иногда и прятал свою виликалепность в домик обратно.
Но когда мы пришли, я пачуствовал штота неладное. И увидел, што передо мной ЮЛЯ ВИТИРИНАР БЕЗСЕРДЕЧНАЯ!
Спрятался я в домик и в домике сильно сидел. Но они меня доставали вместе, но я очинь сильно сидел. И тогда они бизжалосно миня вытряхнули! Как так можно. Вообще так с котиками. Нипанимайу.
Тогда Аничка миня держала, а Юля витиринар с сотонинским хохотанием обрезала мне мои коготочки чюдесные. Я не плакал и не кусь, только головой сильно в Аничку прятался. Приуткнулся в Аничку такую изо всех сил. Слов у миня не было от вазмущения.
Потом когда домой ехали, тут я уже громко Аничку поругал. Што безсердечная она и предательница говорил. Што кота миня такова хорошево не любит и не ценит. Што мучительница котиков она.