Сказ о Черном Чапае
Шрифт:
"Я вершу твою судьбу!", - завопил Адон, схватив Кашперля за ноги, и швырнул в очаг.
Захмелевший балаганщик спалил почти всех кукол в огне, том самом, что недавно отогрел их. Лишь когда очередь дошла до Тойфеля старик образумился. Тем временем из трубы взметнулся высоко вверх сноп искр, рассыпавшись яркими звездами по прозрачному ночному небу. В соседнем ветхом домишке не спал маленький мальчик, он вглядывался в темноту через крохотное окошко в надежде увидеть доброго волшебника, что исполняет заветные детские желания в праздничную ночь.
"Мама, - закричал он, - посмотри какие красивые звезды!".
Женщина,
"И правда как чудесно, - согласилась она, - это новые звезды и они родились сегодня".
"Мама, добрый волшебник сделал их для всех?", - спросил взволнованный мальчик.
"Да, для всех. Чтобы они светили каждому и всякий мог любоваться их красотой".
"А звезды будут всегда? Их никто не заберет у нас?!" - с мольбой в голосе говорил малыш, смотря в глаза матери.
"Никто, сынок. Они свободны! Если люди будут жить по справедливости звезды никогда не отвернутся от нас".
Мальчик обнял мать и они еще долго смотрели на звезды и звезды смотрели на них.
Анна не заметила как тень удавкой обвила ее шею, морозя могильным холодком, шипела нашептывая:
– Лишшь настоящщий герой способен добыть справедливость и свободу для всех. Лишшь он не устрашшится и обретет судьбу. Трава-блекота укажет путь... Тень растаяла. Анна медленно раскачиваясь шевелила сухими обветренными губами, словно читая мантру, уставившись на антикварный стол с резными гнутыми ножками, заваленный французскими романами, на одном из которых горкой были насыпаны бурого цвета семена. Тихо вошел Лю. Он долго пытался уяснить странное желание хозяйки. Наконец Лю сообразил что от него хотят и осторожно собрал семена в свернутый им из вырванной страницы куль. Несколько месяцев назад Лю в качестве трофея достался чапаевцам, разгромившим терроризировавший окрестные деревеньки ЧОН, набранный сплошь из китайцев. Лю, владевшего хитростями восточного врачевания, направили в культпросвет дивизии, которым по протекции Фурманова заправляла после ранения Анна. Китаец приучился ничему не удивляться и не задавать вопросов ни себе, ни другим. Поэтому он без угрызений совести, если таковая у него имелась, засеменил мелкими шажками в штаб к Чапаеву, спрятав в рукаве халата "лекарство" для начдива, которому ночная сырость часто бередила старые болячки.
Глава 3 Река.
Хромоногая нескладная кляча светло-буланой масти с ввалившимися боками, едва перебирая стертыми копытами, тащилась вдоль берега. Каждый шаг натягивал ее тонкую кожу на выпиравших острых ребрах. Иногда кляча косила глазом на широкую словно застывшую в задумчивости реку. Волны лениво бились о пустынный берег, поросший высоким в рост человека камышом и остролистой осокой. Кляча останавливалась и поднимала морду, втягивая ноздрями речной запах. Видимо, смирившись с тем, что все дороги ведут в один конец, кляча, не обращая внимания на седока, брела куда ее лошадиные глаза глядели. С реки во вспученное брюхатое небо поднималась туманом белесая мгла, занавесью прятавшая противоположный берег.
Чапай, отерев со лба липкий пот, лягнул пятками клячу, желая придать бодрости ее шагу. Кляча лишь тряхнула облезлой гривой и как ни в чем
– Эх, Василий Иваныч, куда спешишь?
– заговорила кляча так непринужденно как будто лошади, калякающие по-людски, обыденное дело .
Настал черед Чапаю трясти головой, жмурить глаза и плевать через левое плечо.
– Ну вот!
– расстроилась кляча.
– Тоже мне авангард революционного движения, надежда анархизма. Уж нельзя и словом обмолвиться?
– Не доводилось как-то со скотиной лясы точить. Думал, может, почудилось али што похужей, - в оправдание ответил растерявшийся Чапай.
– Похуже будет впереди, - философски заметила кляча.
– Кстати, а где это я?
– Чапай смекнул: не дурно бы по правилам военного искусства произвести рекогносцировку.
– И как тут очутился?
– Молочная река да кисельные берега, - ответила кляча.
– Занесла тебя сюда нелегкая...
– Тпру, - зычно гаркнул Чапай. Он соскочил и походкой кавалериста, вразвалочку направился к реке. Там у самой кромки воды на прогале кто-то в заплатанном зипуне удил рыбу.
– Э-эй служивый, - окликнул обрадовавшийся человечьей душе Чапай.
– Шо здеся за места?
– Река вроде...
– Рыбак безмятежно теребя грязную клочковатую бороду лежал на правом боку, подложив ладонь под голову, и следил за поплавком погасшим взором.
– Сам-то как сюда попал?
– Вестимо как. Паромщик я.
– А почто перевозом не занимаешься?
– не унимался Чапай.
– Да... ведь открылось мне: нетути ни парома, ни реки...
– А это шо же - пустое место!
– Чапай в раздражении показал на реку.
– Марево одно. А ты не серчай, солдатик, поворотись-ка.
– Чапай нехотя повернулся.
– Что зришь?
– Нуу... траву, степь, кляча вон меня дожидается.
– А река тады где?
– Как где!
– заерепенился Чапай.
– Хватит дурить, дядя!
– Что была да сплыла?
– рыбак хитро щерился беззубым ртом.
– Она мороком в у тебя голове засела и кажется всамомделишней, а перестань думать об ней так и вовсе не будет никакой реки.
– А еще чаго нет?
– с ехидной злостью спросил Чапай.
– Да ничаго и нету... ежели мыслей о том не имеешь. Пустота да покой. Воля вольная.
– Нее дядя, чой-то ты завираешь. Пойду, я пожалуй, отседа.
– Завираю али нет, - сказал рыбак, - но ты погоди. Повернись-ка обратно, а то у меня кажись клюет.
Рыбак сноровисто подсек, попавшуюся на приманку добычу и зеленовато-желтый в полоску окунь уже извивался на крючке, тараща колючий спиной плавник и выпучив желтый глаз.
– А энтот тоже не настоящий, если я об нем не думаю?
– съязвил Чапай.
– Энтот самый што ни наесть настоящий, - передразнил рыбак, - раз я его в ухе сварю да съем.
Чапай не оглядываясь вернулся к мирно пасущейся поодаль кляче и, сев верхом, предпочел оставить позади бывшего паромщика. Однако, проехав с версту кляча остановилась как вкопанная, сверху сквозь белесую пелену вороньим граем до боли в ушах заорали небеса. Большой черный ворон -- не тот ли, что тенью нависал над яицкой степью оберегая Чапая, как судачила суеверная солдатня, взмахом крыла резал сдобное тесто тумана.