Сказ о пути
Шрифт:
— Я тоже предпочитал, — буркнул Дийк. — Пока она не навязалась на мою голову. Теперь вот мучаюсь.
— Промиру не так-то легко навязаться, наколько я успел изучить ваш народец. Молодец, девочка!
Старик вновь рассмеялся, весело и с одобрением.
— Послушай, отец! Ты давно живешь и многое знаешь. Может быть, ты слышал о мире под названием Алуно? — Негромко, словно открывая постыдную тайну, Дийк добавил: — Это рай такой, и мы его ищем.
— Уверен, что он существует, — откликнулся старик. — Есть множество райских миров. А еще есть великое множество тупиков, из которых очень трудно выбраться.
— А почему? Ты же говоришь, что райских миров много.
— Видимо, добираться туда надо другими путями. Вас двое — вам проще. А может, сложнее, не знаю. Здесь есть Окно, я уже говорил. Каждый видит в нем что-то свое. И для кого-то это оказывается помощью, а для кого-то наоборот — преградой.
— А что они там видят?
— Они не рассказывают. Да я и не спрашиваю. Зачем мне чужие жизни, когда у меня есть своя?
— Ты и мне разрешишь посмотреть в это Окно?
— Конечно. Только всему свой срок. Пока у нас есть более существенное дело. Смотри, как незаметно за разговором летит время! Мы уже пришли, и ночь не успела нас захватить в дороге.
Жилище старика было глиняным, с лохматой крышей из веток. На макушке виднелось большое гнездо из тех же веток, из которого испуганно выглянули и тут же скрылись две пестренькие птичьи головы.
С помощью Дийка Привратник бережно снял девочку с широкой спины своего скакуна, внес в хижину и устроил на лежанке. Внутри оказалось уютно: не было ни одной лишней или громоздкой вещи, все было просто и удобно: самодельный стол и лавки, плетеные циновки на полу, низенькая добротная печка, которую хозяин тут же принялся растапливать. Промир порывался помочь хоть чем-нибудь, но тот с усмешкой покачал головой: мол, не немощный, сам справлюсь. Он усадил гостя за стол, придвинул к нему миску с подогретой рассыпчатой кашей и холодный напиток с незнакомым кисло-сладким вкусом.
— Мяса я не ем, так что уж извини. Огородик у меня скромный, но это сытная пища — надеюсь, она сполна восстановит твои силы.
— Спасибо, отец. И за еду, и за кров. А главное — за Наки.
Привратник покачал головой.
— Рано тебе меня благодарить. Расскажи лучше о местах, где побывал, что интересного там видел. А я пока травы буду заваривать, чтобы девочку твою лечить.
Он засуетился у очага, и скоро по хижине растекся густой запах — терпкий, щекочущий ноздри.
— Я мало о чем могу рассказать. Разве что, чужие сказки. Вряд ли они будут тебе интересны.
— Ты так много путешествовал и ничего не запомнил? — удивился старик.
— У меня дырявая память. В ней отчего-то задерживаются лишь пейзажи, а люди и судьбы выпадают куда-то.
— Ну, так расскажи про пейзажи. Я ведь, кроме этой степи, и не видел почти ничего.
Дийк послушно заговорил. Он рассказывал о великой грозе, которую видел. Небо тогда по цвету сравнялось с землей, а молнии сверкали так часто, что на ни секунду не становилось темно. Трудно было дышать, волосы на голове стояли дыбом от разлитого в воздухе электричества. И было странно — почему он еще жив, почему ни одна из тысяч молний не испепелила его. Хотелось спрятаться, забраться в глубокую нору или погреб, но
Еще он рассказывал о пляже с черным песком, который омывали волны океана темно-алого цвета. Вода в нем была такой густой, что в ней нельзя было утонуть, но лишь завязнуть, как в киселе. В океане жили странные создания, умевшие менять форму тела, перетекая из одного в другое, словно из сосуда в сосуд. Они выплывали на поверхность глухой ночью и пахли, пахли так необычно и прекрасно, что хотелось умереть, когда они погружались на дно, унося свои ароматы.
Он вспоминал снежные равнины мира Наки, где солнце дробилось на миллиарды искорок в твердых кристаллах и резало до обильных слез глаза, и так странно было, обернувшись, видеть собственные следы, тянущиеся цепочкой, нарушавшие гармонию бесконечного блистающего белого…
Дийк говорил, и собственная речь повергла его в состояние транса. Он вновь видел все, о чем рассказывал, ощущал дивный запах странных океанских созданий, и привкус терпкой зелени на губах под кронами тысячелетних вязов в священной роще, и душную трясину разноцветных болот, и потусторонний холод горных вершин.
Когда он замолчал и включился в реальность, обнаружил, что слушают его уже двое. Даже трое — если считать растянувшегося под лавкой Гоа, озадаченно пялившего на хозяина золотые глаза и в непонятном волнении подергивавшего лапами.
Наки уже не лежала, а сидела, завернувшись во что-то яркое, вроде лоскутного одеяла, и медленными глотками тянула горячий настой из глиняной кружки. Старик сидел рядом и, приобняв ее за плечи, поддерживал кружку ладонью.
— Я и не знала, что ты так умеешь. Что в тебе есть такое! — Ее голос звучал слабее обычного, но несравненно бодрее, чем накануне.
— Я и сам не знал.
Промир отвернулся от их глаз, чувствуя себя опустошенным. Словно он не просто вспоминал, а долго и последовательно освобождался от чего-то.
— А какие у тебя еще есть скрытые достоинства, о которых я не подозреваю? Хотелось бы узнать: ведь ты мой попутчик. Вдруг ты ночами вышиваешь гладью или вяжешь варежки, а я и не догадываюсь.
— Нет, этим я точно не занимаюсь, не беспокойся! — Дийк фыркнул. — Это бабское дело, а я мужчина.
— Жаль, — девочка вздохнула. — Мне давно хотелось иметь вязаную шапочку, а то уши часто мерзнут. Может, стоит научиться?
Промир с рычанием вскочил на ноги, прыжком достиг лежанки, но вместо того чтобы задушить насмешницу, растрепал ей волосы.
— Я дико рад, что тебе лучше! Никогда больше не смей меня так пугать, вредная, безмозглая девчонка.
Наки тихонько захихикала. Она прислушалась к себе и кивнула:
— Да, мне лучше. Только спать очень хочется. Дедушка, — повернулась она к хозяину дома, — можно, я посплю?
— Конечно, малышка.
Она повозилась на лежанке, устраиваясь поуютнее. Перед тем как окунуться в целительный сон, Наки схватила ладонь старика и горячо пожала ее.
— Спасибо тебе, дедушка! И тебе тоже, — вспомнила она про своего спутника. — Спасибо, что не бросил меня, когда я стала обузой. Обещаю, что больше так не буду.